– Что ж ты так поторопилась, а? Эх, Яна, Яна…
Валерий Александрович с трудом нагнулся поправляя цветы, скатившиеся с гладкой могильной плиты. Все уже разошлись: вечно спешащие дети по своим исключительно важным делам, немногочисленные родственники и вовсе еле дождались окончания панихиды, оскорбленные нежеланием вдовца устраивать пышные поминки «как положено», с обильной едой и выпивкой не чокаясь, а после – пьяной слезливой болтовней.
Июльское солнце припекало, но вдруг, невесть откуда задувший свежий ветерок, принес прохладу и, неожиданно, странное, какое-то ментоловое облегчение. Еще раз сердито покачав головой не одобряя поступка жены, которая позволила себе умереть так же, как и жила: тихо и безропотно, Валерий заложил руки за спину и пошел домой. Знакомые улицы казались странными и неприветливыми. Весь город, суетящийся и бурлящий вокруг, вызывал тоску и антипатию. Старик уже несколько дней привыкал жить в одиночку, но получалось пока не особенно хорошо, и бутылка коньяка теперь занимала постоянное место на столе в гостиной. И ведь не сказать, что они были в последние годы так уж близки с женой: отдельные спальни, разные интересы, давно не осталось даже искры тепла, одна лишь привычка. Да и была ли когда-нибудь эта искра? Наверное была… Но сейчас Валерий Александрович вдруг засомневался, с усилием он попытался вспомнить, с чего у них с Янкой все началось, и не смог – прошлое вставало перед глазами мутным треснутым калейдоскопом: цветные невнятные пятна, и только.
Уже поздно вечером, клюя носом над рюмкой под монотонное бормотание медиацентра, он вдруг решил отыскать старые семейные фотографии. Не компьютерный архив, а настоящие, бумажные снимки из той далекой эпохи, когда фотодело было больше похоже на магию, где при свете красного фонаря, в кювете с химикатами на белом листе сначала постепенно, а затем быстрее и быстрее проявлялось и становилось все более контрастным изображение. Иногда удачное яркое и живое, а временами откровенно провальное: портреты с закрытыми глазами, смазанные или засвеченные кадры.
Насколько Валерий Александрович помнил, у них была целая коробка старых снимков: еще в школе фотография стала для него одним из увлечений, которое сошло на нет лишь с началом цифровой эры – фотографировать без магии ему было неинтересно.
Вскоре из кладовки была извлечена объемистая коробка из-под зимних женских сапог со слегка помятой крышкой. Старик неторопливо, со вкусом, отхлебнул коньяка и начал разбирать архив. Сверху лежали несколько толстых альбомов – самое начало их с Янкой совместной жизни: свадьба, покупка щенка, первый отпуск, рождение детей… Валерий Александрович разложил фотоальбомы на диване, намереваясь рассмотреть их без спешки в хронологическом порядке. В коробке оставались еще совсем старые карточки: родители, деды-прадеды и целая стопка школьных фотографий. Машинально он взял эту чуть выцветшую пачку, перехваченную растянутой резинкой и начал бегло просматривать. Эти изображения казались ему совсем чужими, хотя вот он сам, Валерка Алексеев, или Вал, как сокращенно звали его товарищи, в компании друзей с гитарами. Вот какой-то праздник: нарядные девчонки, снова гитары… Одна девочка попадалась чуть чаще остальных и, наверное, неспроста, но это сейчас не вызывало никаких эмоций.