Фабио пребывал сегодня в особенно приподнятом настроении. Это я понял, едва преступив порог его магазина, куда меня загнал дождик, всё чаще налетавший на Кальяри и напоминавший о скором наступлении осени, скучной и холодной даже на средиземноморье. Собственно говоря, не совсем справедливо было бы назвать «магазином» небольшую лавку, где продавались, главным образом, традиционные сардинские продукты – но это кому как нравится. В российской глубинке на подобных заведениях иногда можно увидеть вывеску «Супермаркет». Но вот трудятся в этих «маркетах» продавцы-«универсалы», к которым и подступиться-то бывает неловко – настолько их вид и само выражение лица свидетельствует о непосильной ноше, тяготившей их бренные плечи. Фабио же я что-то не могу припомнить ни грустным, ни задумчивым. Всегда словоохотливый и приветливый, он даже со случайным посетителем был готов переброситься дружелюбной фразой, обменяться шутливым замечанием. Если же попадался клиент, который проявлял хотя бы малейший интерес к чему-нибудь специфически сардинскому, тогда он мог по полчаса и более рассказывать, показывать и угощать, живо жестикулируя и прибегая к помощи украшавших интерьер магазинчика различной степени аутентичности памятников культурного наследия – особенно когда клиент начинал выказывать явные признаки ступора. Последнее случалось, надо сказать, частенько, что, впрочем, неудивительно, – к Фабио заглядывали, в массе своей, туристы, у которых восприимчивость к усвоению нового материала в отпускной период, как известно, крайне невысока, особенно если речь заходила не о поражающих воображение – древностью, размерами, весом или (что для европейца всегда более понятно) предполагаемой рыночной ценностью – артефактах, а о специфических деталях местного колорита, – неброских и скромных, на первый взгляд, но, безусловно, важных для более глубокого проникновения в сардинскую культуру. В завершение разговора, когда Фабио считал, что некоего межкультурного взаимопонимания всё же удалось достичь, он преподносил клиенту (всегда за счёт заведения, как он уверял, а фактически – за свой) малюсенькую рюмку филуферры, местной виноградной водки, неизменно превосходного качества, словно недвусмысленно намекая: люди, умеющие делать такой напиток, знают цену своим словам и потому не станут распинаться попусту. Откуда он доставал эту филуферру, так и осталось для меня загадкой. Фабио на сей счёт хранил непреклонное молчание, – впрочем, вполне в традициях своих предков, некогда прятавших сей крепкоградусный напиток от местных государевых слуг-ищеек в зарытых в землю бочках и помечавших место схрона железной проволокой; отсюда пошло и название – филу ферру, проволочка железная. И сколь бы немногое ни воспринял клиент из того, о чём так горячо говорил Фабио, решающий аргумент в виде рюмочки филуферры обычно приводил его в столь благодушное расположение духа, что, казалось, дискутировать просто больше не о чем – вся суть сардинского бытия здесь, в этом напитке, надо лишь глубже проникаться им. Возможно, поэтому редко кто ограничивался одной рюмочкой, хотя за все последующие приходилось платить уже из своего кармана. А сегодня Фабио, по какой-то неведомой мне причине, был особенно воодушевлён.