Больше года Василию катило. Все невезухи как-то разом шарахнулись от него. Последняя, давняя, была из разряда поминаемых до отдачи концов. Новая ещё робко подступала с понятным желанием благого. Раз такое выдумать невозможно, остаётся бережно занести на бумагу.
…Старый «поляк» готовился к отходу, уже работала комиссия. Все не занятые вахтой разошлись по каютам. Несколько парней маячили в углах коридоров на перекрытии. Вот двое таможенников и приданный им матрос входят к Василию. Видят – спит. А и пятнадцати минут не прошло, как заполнял декларацию, уверенно выводя в графах «нет». Возвращённый в реальность от тычка товарища, Вася свесил ноги и попробовал извинительно улыбнуться. Только подобное после хорошего вчерашнего мало кому удаётся.
Официальные лица заглянули в рундук, поскребли в дохлой сумке, проверили ящик стола. При полном отсутствии причин для недоверия – они нашлись. Ещё какие! Детектор, коснувшись одеяния, заверещал.
– Ну-ка раздевайся.
Первая мысль, пришедшая в голову досматриваемого, была дика, но правдоподобна и просила кое-что припомнить. Срывающимися с пуговиц пальцами распахнул рубаху. На груди комсомольца висел светленький крестик. Предмет культа, не внесённый в листок, да и как факт вопиющий, требовал самой серьёзной разборки.
В кают-компании, где сидели члены и председатель комиссии, нарушителю обрадовались, хоть и нахмурились. Не растеряв положенного мужества, матрос силился повествовать оправдательно:
– Вчера она, забыл как зовут, не помню зачем, надела. Вернулся, караван крепили. О талреп запнулся, блин, больно. А вообще-то я на пробку подумал.
– Поясни.
– Ну, мог я пробку пивную вчера проглотить, ведь мог?
– Не прикидывайся идиотом. Тоже Швейк нашёлся. Собирай вещи, в рейс не пойдёшь.
Мастер, находившийся там же, поджал губы, восприняв такое за откровенный разбой на его борту.
– На два слова, – обратился он к власти, выманивая главного за дверь.
Тот, оставив халявный Nescafe со сгущёнкой и печеньем, важно выступил в коридор. Как можно мягче, заманчивей капитан пошёл на абордаж.
– Конечно, Васька – подлец, но прошу, оставьте работящего моряка. У меня и без того неприятность. Врачи язву подозревают. А я до печали западной «смирновской» запасся. И что теперь с ней делать? (Долгая пауза, обмозговка).
– Гмы, хмы, входя только в положение ваше. Экипажу разъясните о недопустимости пережитков старины.
Портфельная комиссия отбыла без преступника. Казалось бы, после случившегося Василия ждала тёмная полоса на тельняшке жизни. Как часто бывает, грозу пронесло. Напротив, на судовом собрании Васю выдвинули в артельщики. Образ воображаемого попечителя сухофруктов, макарон и тому подобного совпадал с его харизмой.
Опрятен. Часто стирался и стригся не только в совпортах, но и в рейсах. В лице имел простодушную деревенскую приятность. Дружил с арифметикой, ловко переводя для корешей одну валютную мелочь в другую по курсу.
Даже всё бы перечисленное и добавленное к этому не перевесило, если бы капитан был заранее против. Тут сработало припоминаемое из бородатого классика: «Мы любим людей не за то, что они нам сделали, а за то, что сделали для них». И помполит решил по мастеру. Проголосовали единогласно. В межвидовой борьбе за успех удача выбрала достойного. Тут самое место размочить рассказ анекдотцем из тех лет.