Ведь мы же с тобой ленинградцы,
Мы знаем, что значит война.
Мы знали отчаянья смелость
В блокадных ночах без огня,
А главное, очень хотелось
Дожить до победного дня.
Нам с этим вовек не расстаться,
В нас подвигу память верна…
Ведь мы же с тобой ленинградцы,
Мы знаем, что значит война.
М. Дахие. Ведь мы же с тобой ленинградцы
21 июля 2014 года, Санкт-Петербург
Много ли надо в жизни старику – только удобное кресло и телевизор. А что еще делать, когда ты уже еле-еле ходишь по собственной квартире. Дети давно разлетелись, повзрослев, а жена умерла десять лет назад, да и сам ты скрипишь уже из последних сил. Единственная отрада – когда дети привозят внуков, и эти башибузуки носятся по квартире. Вот только надолго их у меня не оставляют, да и мне уже стало тяжело с ними возиться: возраст, будь он неладен, берет свое.
Я как раз смотрел выпуск новостей об Украине, когда показали кадры обстрела укровояками жилых кварталов Донецка. Я смотрел и не мог поверить, что такое может случиться в наше время и почти в нашей стране. Уроды. Я смотрел на кадры обстрела, а в груди нарастало напряжение, перешедшее в жжение. Появилась боль в плечах и спине, закружилась голова, а потом сдавило сердце. Трясущимися руками я потянулся к таблеткам и стакану с водой, которые всегда стояли рядом с моим креслом на журнальном столике, но дотянуться не успел. Последнее, что мне запомнилось, прежде чем я погрузился в темноту, – это как я неловко начал заваливаться на журнальный столик.
18 июля 1937 года, Ленинград
Я проснулся оттого, что мне в глаз светил луч солнца, который пробивался через щель в неплотно задернутых шторах, которыми было занавешено окно комнаты. Не понял… В глаза бросилась не моя квартира и не больничная палата, где я по идее должен был очнуться, а старые, салатового цвета обои, витой шнур проводки, идущий по стене на редких точках старинных фарфоровых изоляторов, и большая тарелка старого репродуктора, из которого негромко звучала песня:
Все выше, выше и выше
Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.
«Марш авиаторов» – сразу узнал я эту старую песню. Как давно уже я ее не слышал. Оглядевшись вокруг, я в недоумении замер: это была моя старая комната в коммуналке, в этом не было никакого сомнения. Справа стояла пустая кровать моего младшего братишки, а напротив нее, рядом с платяным шкафом стояла кровать сестры. Их обоих не было в комнате.
Встав с кровати, я подошел к стене, на которой висел отрывной календарь, на котором стояло «17 июля 1937, Суббота». Насколько я помнил, листки календаря каждый раз отрывал я, утром, как только вставал, а если меня не было, то за меня это делала Иринка.
Тут как будто в голове переключился какой-то тумблер, но сразу всплыло, что сеструха в это время вместе с однокурсниками пошла в поход, а брат вместе со своим классом – в пионерском лагере. А главное, я сам был МОЛОДЫМ!!! Что произошло, почему я, судя по всему после своей смерти, очнулся в прошлом, в своем собственном теле?
Тут из соседней комнаты послышался такой знакомый и, казалось бы, уже давно и прочно забытый голос мамы: