Мелкий, противный дождь, капает на очки, сильно ухудшая видимость. Замечательная погода для первого декабря, ничего не скажешь. Зима, называется, наступила. Резкий ледяной поток охватывает ступню.
– Ай, – вскрикиваю от неожиданности. – Да что ж такое.
Едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать от обиды и негодования. Это не зима наступила, а я в лужу наступила. Потому что не видно ничего, и фонарь около подъезда, как всегда, не горит. Район у нас такой «благополучный».
Кипя от раздражения, вхожу в подъезд и медленно поднимаюсь по лестнице. Очки, конечно же, сразу запотевают, но протереть стекла нечем – руки заняты ключами от квартиры и пакетом с продуктами. Доползу как-нибудь. Три этажа – и я дома.
– Ну что за идиотский сегодня день? Все валится из рук, ломается, случается! – сокрушаюсь шепотом.
Скорее бы добраться до квартиры и наконец выдохнуть. Так хочется поваляться с книгой на диване и просто отдохнуть, но даже такой малости меня лишают. Брат решил именно сегодня зайти на ужин. Готовить теперь придется.
Вижу неясную тень на лестнице и останавливаюсь. Свет от лампочки тусклый, и через мутные стекла все расплывается. Ставлю сумку на пол и быстро протираю очки, надеваю и вижу пред собой маленькую девочку, сидящую прямо на ступеньках и жадно жующую кусок хлеба.
На вид ей лет шесть-семь. Маленькая, худенькая. Серый свитер висит на ней, словно мешок, светлые волосы торчат в разные стороны, как у Домовенка Кузи из одноименного мультика. Не видела ее раньше, может, потерялась?
– Ты кто? – строго спрашиваю я.
– Я Катя Снегирева, – шмыгает и поднимает на меня свои огромные глазищи. – Мы переехали недавно в двенадцатую, – запихивает остатки хлеба в рот и указывает рукой на свою дверь.
– А я Евгения Огнева из десятой, – зачем-то отвечаю в тон ей.
Только сейчас до меня доходит. Раньше там жила Зинаида Руслановна, но недавно она умерла. Хотя когда-то говорила, что у нее есть дочь. Наверное, та и переехала в ее квартиру.
– Почему сидишь на бетоне? Холодно ведь, иди домой, – недовольно качаю головой. С детства всем девочкам втолковывают, что нельзя сидеть на ступеньках, а она…
– Не могу, – горестно вздыхает и опускает взгляд. – У мамы праздник…
Словно в подтверждение ее словам, слышатся пьяные голоса и звон бутылок. Ну это ни в какие ворота не лезет. Сами там развлекаются, а ребенок должен мерзнуть в подъезде?
– Ну-ка вставай, – говорю сердито, подхватываю сумку и иду наверх. – Сейчас разберемся.
– Не надо. Только хуже будет…
Не хочу даже слушать эти глупости. Девочка послушно поднимается, пропуская меня. Обхожу ее и нажимаю на кнопку звонка. Дверь почти сразу распахивается, и появляется какая-то женщина. Видимо, новая соседка. Лицо красное, взгляд поплывший и идиотская ухмылка на губах.
– А ты еще кто? – Меня едва не сносит тошнотворным запахом перегара. С трудом подавляю реакцию организма и сохраняю лицо.
– Соседка ваша из квартиры напротив, – рассматриваю мать Кати, ища хоть каплю здравого смысла. Но тщетно, он растворился в количестве выпитого алкоголя.
– И че надо, соседка? Выпить хочешь? – скалится та, обнажая неровные гнилые зубы.
– Как вам не стыдно, – набираю в легкие побольше воздуха, чтобы высказать все свое возмущение. – Ребенок мерзнет, пока вы там…