Впереди, на выходе из алтарного зала поместья Юсуповых-Штейнберг, меня ждала неизвестность. И с каждой уходящей минутой окно возможностей, доступных вариантов действий, уменьшалось. Это не догадка, а знание – диктуемое проснувшимся предчувствием. Времени до начала событий, которые я не смогу контролировать, у меня оставалось совсем немного.
Так что мне определенно нужно торопиться.
Поднимаясь по лестнице, я буквально чувствовал, как секунды утекают, словно песчинки в песочных часах. Но цена ошибки сейчас настолько высока, что любое мое необдуманное действие может поставить крест не только на мне и моей жизни, а утянуть за собой очень и очень многих.
Торопиться нужно. Но не спеша, а то ведь могу и навсегда успеть.
Не выбежал суматошно прочь из алтарного зала, метеором выскакивая в коридоры усадьбы, я еще оттого, что нужно было обдумать и осмыслить происходящее. И произошедшее. Обращая внимание на самые мельчайшие детали. К примеру, на то, что широкая лестница, ведущая наверх, равномерно освещена голубоватым сиянием.
Питаемые стихийной энергией светильники отражали силу того, кто последним поднимался по этой лестнице. Они меняли окрас автоматически, реагируя на ауру источника. И, судя по голубым отсветам ледяного пламени, последний раз алтарный зал посещала Анастасия. Но концентрированная стихийная энергия в алтаре была оранжевого цвета, цвета пламени. Моей стихии, стихии Огня.
Это значит, что Анастасия последней спускалась в алтарный зал, но с Местом Силы ничего не делала, оставив его в огненном воплощении.
Специально оставила? Меня ждала? Вполне возможно.
Поднимаясь по лестнице, сознательно медленно двигаясь, я при этом метался мыслями словно в клетке. Только в клетке без стен, огороженной пеленой неизвестности. Тысячи осколков мыслей и воспоминаний возникали в голове одновременно, все никак не желая складываться в единый монолит понятной к восприятию модели реальности. Причем отчетливо чувствовал, что прямо сейчас упускаю что-то очень важное, какую-то критическую деталь, важную для всей картины.
Ускользающая возможность зацепиться за такую близкую, критичную для завершения пазла событий деталь причиняла почти физическую боль. И мне приходилось себя удерживать, чтобы не начать суетиться – и в действиях, и в мыслях.
Не торопись, а то успеешь – еще раз сказал я сам себе, когда поднялся по лестнице и оказался перед широкой глухой аркой, закрывающей выход. В центре была выгравирована четырехлучевая путеводная звезда, к которой я прислонил ладонь. Заскрежетало, по коже мягко повело эхом стихийной силы, и тяжелые створки прохода разошлись в стороны.
– Ну-у… допустим, здравствуйте, – осторожно выглянул я в медленно расширяющийся просвет прохода. Шагнув через линию открывшейся двери, постоял немного, пока створки за спиной смыкались.
Коротко осмотревшись в кабинете Петра Алексеевича Штейнберга, отметил непривычные, вновь изменившиеся детали. Первый раз, когда здесь оказался, мебель была накрыта тканью, а управленческий терминал на рабочем столе отключен. После, когда здесь появлялся во второй раз, кабинет уже выглядел обжитым – княгиня Анна Николаевна по каким-то причинам сменила к погибшему мужу гнев на милость и, как мне показалось, даже полюбила работать в его кабинете.