– Из тебя никогда не выйдет ничего путного!
Женщина с лохматыми грязными волосами, в ободранном халате, держа в руках старый, местами дырявый тапок, со всей злостью лупила им по маленькому хныкающему комочку, который забился в угол и пытался руками прикрыться от ударов.
– Маленькая шмарь,– после каждого слова раздавались все новые и новые хлопки, – больше никогда не смей вылезать из этой комнаты, когда у меня гости! Чтобы я не видела твоего поганого личика с этим тупым выражением, поняла? Неблагодарная сволочь!
Ее рука уже ныла от такой непрошеной нагрузки. Женщина в сердцах плюнула, оперлась о стену, и, шатаясь, с третьей попытки надела тапок на босую ногу. Тяжело дыша, она кое-как поправила волосы и выпрямилась. Некогда ясные, голубые ее глаза были теперь блеклыми, с легкой желтизной, и, казалось, не выражали ничего. Кожа под ними давно провисла мешками, один глаз сейчас был обрамлен красной рваной раной, и под ним уже намечалась грядущая синева—спасибо Толику, ее старому знакомцу. В самый разгар совместного веселья тот ухватил за руку маленькую воришку, стащившую со стола кусочек колбасы, и сильно разозлился от такого бессмысленного расточительства хорошей закуски, а когда подруга по распитию веселящих напитков в ответ стала кричать на него и толкаться, со всего маху ударил ее по лицу.
– Бешеная же ты баба, Натка, – Толик, отскочив на пару метров, схватил со стола наполовину выпитую бутылку с прозрачной и невинной на вид жидкостью и, бормоча под нос что-то про женщин, политику и весь такой-сякой мир, поспешно покинул квартиру.
Этот день у Наташи не задался с самого начала: нутро уже с раннего утра словно полыхало огнем, и она искала облегчения везде—сходила к соседке снизу, в сотый раз пытаясь занять хоть немного денег, потом решила прогуляться до круглосуточного кафе неподалеку, где частенько собирались некоторые ее друзья, когда было что отметить – впрочем, это случалось чуть ли не ежедневно. Рано утром в кафе было еще пусто, и лишь продавщица хмуро выглядывала из-за прилавка:
– Чего тебе?
– Чего-чего, – негромко пробурчала Наташа и посильнее закуталась в свое затертое, с аккуратной заплаткой на одном локте, пальто.
Пальто было куплено еще в студенческие годы, тогда же девушка упала в гололед, поскользнувшись, и порвала один из рукавов. Мать ее, как и положено порядочной швее, зашила дыру почти незаметно, чем Наташа в то время очень гордилась. Она мечтала стать швеей, как ее мама и бабушка. Отличительными чертами членов их семьи всегда были логический ум и умелые руки.
На улице было ветрено. Женщина печально уселась на скамейку перед подъездом. Вспоминать маму не хотелось: слишком свежи были раны на сердце, слишком мало еще прошло времени – так ей казалось.
Тем временем сад, за которым мать ухаживала, уже давно покрылся сорняками, так что цветов почти не было видно среди высокой травы и пожухлых листьев.
– Да кому сдались они, эти цветы, – в сердцах воскликнула Наташа.
– Правду говоришь, Натка.
Она подняла голову и увидела Толика из второго подъезда.
– Ого, какие люди, – прохрипела женщина. – Какими судьбами?
– У сына сегодня юбилей, – с гордостью ответил радостный Толик, – тридцать лет. Вот, сходил в магазин, прикупил кой-чего, отмечу.