Он изъявлен был за грехи наши
и мучим за беззакония наши;
наказание мира нашего было на Нем,
и ранами Его мы исцелились.
Книга Исайи 53:5
Сотник же, видев происходившее,
прославил Бога и сказал: истинно
человек этот был праведник.
Евангелие от Луки 23:47
44 год до н.э.
В мартовские иды 710 года от основания Рима сенат собрался в курии Помпея на Марсовом поле. Золотое кресло долго пустовало… Сенаторы с нетерпением ожидали всесильного диктатора, а кое-кто заметно нервничал, пряча что-то под складками своих тог…
– Децим, мальчик мой, – обратился престарелый Цицерон к своему соседу, – прошу, разузнай, не соизволит ли твой родственник появиться сегодня на заседании сената.
В пятом часу дня божественный Юлий, увенчанный лавром, в пурпурной тоге, расшитой золотыми пальмами, в окружении рабов и ликторов вышел из своего дома на Священной дороге. Народ приветствовал императора дружным возгласом: «Ave, Caesar!»1
«Дорогу Кесарю»! – вопили ликторы, расталкивая людей на площади. Рабы-секретари с трудом справлялись с потоком просителей, торопливо делая записи на восковых табличках. Некий учитель в греческом хитоне протиснулся сквозь толпу к Кесарю, который взглянул на него безучастным взором. Грек робко подал записку и проговорил: «Ты должен знать…» Но тотчас рабы оттолкнули его от господина своего; Кесарь сжал записку в руке, но не прочитал…
В храме Венеры-Прародительницы юная камилла, застенчиво улыбаясь, протянула Кесарю ритуальный нож, и тот легким мановением руки перерезал горло белому, посыпанному солью, ягнёнку. Жрец, окропив кровью закланного животного алтарь богини, покровительницы рода Юлиев, долго разглядывал внутренности жертвы и, наконец, отрицательно покачал головой, – дескать, ничего не изменилось.
– Ты предсказал, Спуринна, что в мартовские иды меня подстерегает опасность, – самоуверенно рассмеялся Кесарь. – Так, где же она?
– Иды марта пришли, но не прошли, – мрачно отозвался Спуринна.
У подножия портика Кесарь мельком пересекся взглядом с Марком Антонием, который стоял поодаль, разговаривая с Гаем Требонием, и отчего-то не торопился заходить в курию. На лице консула промелькнула тень тревоги… Но Кесарь не только не внял дурным предзнаменованиям, но даже не обратил внимания на странное поведение бывшего начальника конницы. Ликторы с фасциями остались вне стен курии, а он вошёл в зал заседаний. На мгновение его взор задержался на статуе Гнея Помпея. Вдруг голова Помпея как бы ожила, а губы его скривились в насмешливой улыбке. Кесарь протёр глаза, прогоняя прочь наваждение.
Сенаторы встали с мест, грянул гром лицемерных приветствий. Диктатор поднялся на возвышение и уселся в золотое кресло; раб с поклоном передал ему металлический грифель и восковую дощечку. В зале заседаний повисла напряженная тишина, внезапно прерванная звуками шагов. Кесарь поднял глаза и увидел Тиллия Цимбра, который почти вплотную подошел к нему и, пряча руку за спиной, смело потребовал:
– Кесарь, верни из изгнания моего брата.
– Это невозможно, – холодно отвечал Кесарь и движением руки указал наглецу на место. Но Цимбр оставил без внимания повелительный жест Кесаря и схватил его выше локтя.
– Это насилие!– хрипло прокричал Кесарь, побледнев.