В это невозможно было поверить, это невозможно было постичь, но вот – свершилось! наконец!! вот оно!!! Он – мой! Мой! И ничей более. Мой, мой, только мой.
Разбитый. Сломанный. Сокрушённый. Но мой.
Она стояла над ним, распластанным, и в голове было одно только это – ликование. После стольких лет, после всего!..
Конец игры, он наконец-то сдался.
***
Таня прекрасно помнила тот момент, когда впервые увидела Женю. Ей было три, папа с мамой привели её в детский сад; она, разумеется, плакала и никак не хотела идти; но, пока её раздевали и переобували, появился светловолосый мальчик, сел рядом, дожидаясь её готовности, после чего взял её за руку и повёл за собой. Вот так просто. Она только и успела оглянуться и увидеть рассмеявшихся родителей – и всё, пропала. На ней был розовый сарафанчик с котиком, на нём – зелёные шортики с белой футболкой, её сандалики были жёлтыми, его ботиночки синими – а вот что там было ещё, этого она уже не помнила. В памяти остался только этот образ: они уходят, родители смеются, улыбается и он, этот Мальчик – ну а дальше начинается совсем новая жизнь, которой не было прежде.
Конечно, они начали дружить, и играли вместе, и держались за ручки – всё это наверняка было, но сейчас оставалось уже как бы в тумане. Не было даже точного воспоминания, как долго продолжалось то счастье – месяц? несколько дней? полгода?.. Следующей бьющей током картинкой всегда оказывалось другое утро, похожее на первое, – когда он, точно такой же, входит в большой зал уже с другой девочкой… которая тоже только что плакала, но мигом перестала, едва случилось с ней ЭТО…
Так Таня узнала, что мужчины непостоянны. И именно в тот момент к ней и пришла эта мысль: Он должен быть только её! Не раньше, нет – потому что раньше и не было ничего иного, он и был её, и это было нечто само собой разумеющееся. Именно внезапное осознание того, что всё может быть и иначе, сделало Таню той, кем она стала: обречённой однолюбкой, пытающейся во что бы то ни стало удержать при себе кобеля. И пусть жизнь всё время ставила ей палки в колёса, она и не думала сдаваться. Не сейчас, так потом, рано или поздно, но Он будет с ней. Она этого дождётся. Нет, не так: она этого добьётся.
Потому что она первая его заслужила.
***
По счастью, та девочка вскоре умерла. От неё ничего не осталось, кроме фотографии на шкафчике. Когда все отвлекались на другие дела и в раздевалке никого не было, Таня проникала туда и стояла заворожённо возле этого шкафчика, стояла и смотрела на эту фотографию этой ненавистной девочки; и хотя она не понимала ещё в полной мере, что это такое – «умерла», но главное ощущение было вполне отчётливое: та девочка больше не придёт, Женя снова свободен. Быть может, это не было тогда сформулировано столь прямо, в три года понятие «свободы» весьма относительно, но суть, как потом неоднократно вспоминала Таня, была ровно в этом. С Женей можно было снова дружить.
А если придёт ещё одна девочка, которую он захочет утешить, она тоже умрёт.
Эта мысль была для Тани совершенно очевидна.
Как и для других, вероятно, потому что совсем скоро она почему-то оказалась совсем в другом садике. Без предупреждения и без каких-либо разъяснений однажды утром её привели совсем в другой дом совсем на другой улице – и Женя остался где-то далеко, за пределами досягаемости.