⇚ На страницу книги

Читать Ленни Голд в поисках самого себя. Агни

Шрифт
Интервал

© Нади Луч, 2022 г.

Мюнхен, лето 1923

– Мы зайдем в Мюнхен?

В который раз спросил Ленни у учителя.

– Можно было бы переночевать у нас дома.

Тот откликался коротко:

– Посмотрим.

Но на подходе к городу, ответил более пространно:

– Мне вообще-то не хотелось бы заходить туда. Слишком опасно. Ракшасов и захваченных ими людьми все больше. Они становятся более агрессивными, вымещая на всех и вся свои разочарования по поводу несостоявшегося господства над миром после окончания войны.

Ленни умолчал, что уж ему-то ракшасы не опасны. Почему-то. Он так и не рассказал ни учителю, ни Каа, где он достал шкатулку, как он ее открыл, с большим усилием, однако, сдерживаясь от желания поделиться своим приключением в мире демонов. Особенно, как становился женщиной, животным и восьмируким великаном. Вот бы посмеялись! Не сказал, что он знаком со своим человеческим прошлым в буквальном смысле до мельчайших подробностей. Слишком уж похоже на сказку, хотя кто-кто, а Каа знает, что в подземном мире возможно все.

В Мюнхен они-таки зашли. Походили по магазинам, чтобы прикупить одежду Ленни, подросшему за год на целую голову и выглядевшему, как беспризорный мальчишка. Кепка еле держалась на макушке. И если рукава можно было закатить, то застегнуть пуговицы на ширинке не удавалось. Поэтому приходилось носить рубаху выправленной, чтобы скрыть ремень на расстегнутых штанах, а те к тому же были короче сантиметров на 20. Впору были только легкие, кожаные, самодельные сандалии на прочной подошве, сделанные учителем, хорошо просчитанное расположение ремешков не мешало ступням дышать, но и не позволяло елозить. Кожаными были и рюкзаки, наплечные и поясные сумки.

Ленни оказался весьма непритязательным к одежде. И пока он не видел себя в зеркале, его устраивало все, но едва взглянув на свое отражение в зеркальных витринах, просто покатился со смеху.

Бумажных купюр у них не было, да и откуда им взяться в лесу, поэтому расплачивались золотыми побрякушками. Никто и не отказывался, даже радовались – бумажные деньги обесценивались чуть ли не каждый день. А золото всегда было и есть золото.

Учитель предложил постричься, а то рыжие кучерявые лохмы уже спадали на плечи, и их приходилось убирать в хвост или заплетать в смешную косичку. Но Ленни отказался, мол, у него самого длинные волосы, а Каа они не мешают даже распущенные.

Ленни больше не настаивал зайти к ним, но, наверное, так хотел побывать в своем доме, что учитель молча согласился, позволив вести себя.

Как сияло лицо Ленни, когда он чуть ли не бежал по знакомой улице. Как забилось его сердце и участилось дыхание, когда он увидел свой дом. С каким нетерпением он взбегал по лестнице наверх. И каково же было его разочарование, когда ключ, припрятанный под вазоном в подъезде, не подошел к замку, а на его нетерпеливый стук дверь открыли совсем незнакомые люди. Как оказалось, они уже больше года снимают эту квартиру, вещи предыдущих хозяев, то есть мамы и его, выставлены на распродажу, а то, что не продалось, все еще стоит в лавке хозяйки дома на первом этаже.

Некогда хозяева, зажиточные оседлые немецкие цыгане-синти, содержали магазинчик и мастерскую музыкальных инструментов. В просторном помещении с высоким потолком музыканты-профессионалы и любители могли найти все, что было в ходу у европейских музыкантов, от клавесина до губной гармошки, разве что органа не доставало. Хозяин, человек с идеальным слухом, приятным голосом и своеобразной манерой исполнения, как у большинства поющих цыган, был ярым собирателем и скупщиком старинных и просто старых инструментов, которые восстанавливал, чинил и перепродавал. Он любил свою работу, работа любила его, дело процветало. Сдавать квартиры дома внаем предпочитали нецыганам, чтобы меньше было хлопот и проблем с властями. Но после его смерти магазин музыкальных инструментов превратился в лавку старьевщика, загроможденную мебелью и заваленную вещами.