Так её назвали – Ведьма.
Алый цвет, пачканый пылью и гарью, чёрные длинные волосы. Август предполагал, что Ведьму создали для нелегальных подпольных ристалищ. Он мог бы предположить ещё что-нибудь – или же утвердиться в теории, но встречу с Ведьмой не пережил. Та, верно, открыла ему перед смертью секрет: вот я, а вот то, за что убиваю тебя. Ухмылка смердела железом – окислившимся, ржавым и порченым. Август забрал увиденное знание. Пятно на бетоне осталось. Марк поставил на него ногу в грубом ботинке. Марк – полный дурак.
– Зря, – сказал Дэн. – Убери.
– Ты суеверный, – приятель послушался.
В вестибюле гулял льдистый ветер. Он жаловался, тосковал: их здесь нет, больше нет, и некого поприветствовать, когда гонишь листья по грязным артериям улиц, пролазишь в заплесневелые комнаты, взмываешь к луне, оставляя городской массив внизу ужасным, слепым и безгласным. Только рыскают во тьме потомки – злобные, недружелюбные, измельчавшие поступками и мыслями, а уж в желаниях – тем более. Дэн поправил ремень на плече. Вестибюль уходил в подземелье застывшими эскалаторами. Гнилью и сыростью оттуда тянуло. Не Ведьмой.
– Она не любит мокрое, – сказал Марк. – Что она тогда здесь делала?
Мокрое Ведьме вредило. Ведьма была механизмом.
– Мы не узнаем, – Дэн кратко ответил.
Ветер шевелил обрывки и обёртки, какие-то линялые тряпочки, и яркое среди этой серости бросилось в глаза – мазком. В углу на каменном полу валялась маленькая розовая лента. Дэн поднял её и потёр большим пальцем. Конфетный цвет пробудил вдруг картинку, резкостью проявления похожую на удар: круглые блестящие леденцы в своей ладони, которые щедро сыпнул из коробочки отец. Лента змеилась из детства. Или сама была детством.
– Виго, старый безумец, коллекционирует мусор, – заметил Марк. – Ты решил тоже? Да брось!
Автобус мог похвастаться парой целых окон. Трещины лежали на них паутиной, и лежала под шестым – справа – сидением коробка. Марк вытащил её, повозившись, открыл. Он забрал оттуда металлическую трубку фонаря.
– Мой уже садится.
Панель беспилота темнела угасшими мониторами. Автобус ехал тогда к остановке, где его ждали люди. Самостоятельная, умная машина – как Ведьма. Дэн совсем не помнил, чтобы на таком катался, не помнил прежнего людского быта вообще. Лишь конфеты.
– Есть будешь? – Марк достал из коробки две банки.
– Не хочется.
Марк вскрыл одну, принюхался, поискал по рюкзачным карманам завёрнутую в целлофан ложку, потом стал жевать, раздражающе довольный этим старым армейским пайком, кашей из непонятной крупы и кусочками жилистого мяса. Передатчик мигнул.
– И всё-таки, – Марк пробубнил с набитым ртом. – Август не был тебе другом. Ты же его ненавидел.
– Не отрицаю.
– Тогда зачем?
– У меня в этом свой интерес. Хочу понять, почему она осталась после катастрофы.
– Зачем? – опять спросил Марк.
– Никто из нас не будет жить вечно, – Дэн посмотрел на свои руки. – Тогда это тоже все знали. Но создали механизм. Через него стремились к вечности – люди.
– И где они теперь? – бесхитростно спросил Марк.
– Кляксы на стенах. Вот где они, эти люди!
– Ну, ну, – Марк поднял ложку. – Не кипятись, приятель! Что на тебя нашло? Успокойся… Поешь-ка лучше. В секторах дальше нет наших припасов.