⇚ На страницу книги

Читать Похождения Аркадия Бобрика

Шрифт
Интервал

Удивительное письмо

Свое место в литературе Аркадий Бобрик отыскал благодаря дядюшке Вениамину Гулебе. Но случилось это при довольно странных и печальных обстоятельствах.

Его любимый дядюшка Веня, будучи летчиком, разбился в горах далекой африканской Петагонии. Сгоревший самолет обнаружили только через месяц, а дядюшку, как это водится, помянули по всем православным канонам.

И вот однажды от дядюшки пришло письмо. И письмо это не валялось на почте, как это нередко случается. Его отправили всего три дня назад – о чем сообщал штемпель на конверте. А из послания следовало, что написано письмо… на том свете.

Известие было столь невероятным, словно в квартире неожиданно появилась лошадь и ударила Аркадия копытом.

В своем письме дядюшка обстоятельно и во все подробностях сообщал племяннику, как он обустроился в лучшем из миров.

– Светка! – закричал Аркадий, призывая на помощь старшую сестру. – Ущипни меня, у меня что-то с головой!

– Я давно это знаю.

– На, почитай!

Аркадий протянул конверт. Светлана прочитала первые строки и, охнув, села на диван.

Значит, у меня с головой все нормально! – обрадовался Аркадий, но на всякий случай потер виски. За последние – они же единственные – двадцать лет Аркадий впервые получал подобные весточки. И если бы раньше ему кто-то сказал, что такое возможно, он бы из предосторожности отодвинулся от собеседника.

Юноша несколько раз перечитал послание с того света.

«Аркаша, ты мне в прежней, да и в теперешней жизни очень близок, – сообщал дядюшка. – И я очень сожалею, что раньше не придавал значения твоим литературным опытам. А теперь, когда у меня появилось свободное время, прочитал кое-какие твои вещицы и понял, ты – настоящий талант. И это не только мое мнение. У нас тут полно всяких писателей и поэтов, некоторые даже с нобелевкой. И все они в восторге от твоих шедевров, в особенности от стихотворенья про воробья. Я даже выучил его наизусть.


От слов, произнесенных напоследок,

От равнодушья в голосе твоем,

Возьму билет и в Индию уеду,

Где после смерти стану воробьем.


Обзаведусь кафтанчиком пернатым,

На лапках заимею коготки,

И сделаюсь отъявленным фанатом

Лепешек из маисовой муки.


Выискивая маленькие крохи

В жаровнях раскаленных площадей,

Я позабуду жалобы и вздохи,

Что издавна преследуют людей.


Но как-то на рассвете, спозаранку,

Заметив воробьиную борьбу,

Мне корку хлеба бросит индианка –

Красивая и с пятнышком во лбу.


Я вспомню все. И так мне станет худо,

Что даже небо потемнеет днем.

Зачем мне этот иностранный Будда?

Гори она, вся Индия, огнем!


Я улечу в бескормицу и зиму,

Туда, где вечно лютые бои,

И где над коркой зло, непримиримо

Чирикают по-русски воробьи.


И будут от морозного тумана

Трещать углы обледенелых изб.

А я без сил, голодный, бездыханный,

Комочком опрокинусь на карниз.


Теплом своим последним отогрею

На убеленных стеклах полынью.

Увидишь ты и бросишься скорее

На помощь бедолаге-воробью.


Внесешь домой. И смолкнет надо мною

Холодный посвист леденящих струй.

И напои, пожалуйста, слюною –

Я выстрадал заветный поцелуй.


Аркаша, я прочитал твой стишок и пролил два стакана слез, – сообщал в своем письме дядюшка. – Чтобы успокоиться принял три стопки небесной амброзии. Тема с преображением, описанная тобой, нам, оказавшимся тут, очень близка. Но Владимир Гиляровский, человек бывалый и знающий многое, особенно Москву, полагает, что тебе не хватает жизненного опыта. Я с ним согласен. Гиляровский чем только ни занимался, даже в тюрьме сидел. Но такого опыта я тебе не желаю. Тебе надобно поступить иначе.