⇚ На страницу книги

Читать Полночь в сентябре. Стихотворения

Шрифт
Интервал

© Амаль Керимов, 2022


ISBN 978-5-0056-3155-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero


Товарищ Ленин!

Товарищ Ленин спит!
Под коконом мавзолея
лысина вся блестит
разливами карамели.

«В вагоне было холодно, темно…»

В вагоне было холодно, темно,
и дождь воспоминаньем бил в окно,
и рельсы были горестью полны.
Я пил коньяк до самой дурноты,
чтоб позабыть в прерадостном бреду,
куда я еду и зачем сойду
с вокзала, где как мух полно людей.
Мне б мухобойку да потяжелей.
И, может быть, сейчас не тот сезон,
чтоб яростно, да и со всех сторон
терпеть людей. В запятнанных руках,
что вносят пыль на кончик языка
с усталых дней вокзальных площадей,
где я сойду значительно бледней,
чем в том момент, когда косой сквозняк
мне остужал каштановый коньяк.

«В тот день в невиданных масштабах…»

В тот день в невиданных масштабах
бил дождь. И прям по мостовой
лилась вода, своей удавкой
топила улицу под ноль.
Но если б я предвидел, взял бы
беруши от скрипучих шин.
Теперь стою я весь нарядный
от топота литых машин.

«Я знал когда-то наизусть…»

Я знал когда-то наизусть
стихотворенье. Пушкин
стоял, как автор. Признаюсь,
не написать мне лучше:
«У лукоморья дуб зеленый,
златая цепь». Ну что-ж,
я допишу «На изумленном
на дубе на моем…»

«Я был в Москве. Я был однажды…»

Я был в Москве. Я был однажды
среди невиданной толпы.
И снег в лицо бросал мне дважды
мои далекие мечты,
что я когда-нибудь останусь
топтать под хамоватый смех,
под истерическое «браво»,
сей исторический рельеф.

«Не надо сжимать ладони в кулак…»

Не надо сжимать ладони в кулак,
все линии переплетутся
в венозный бардак, и может быть так —
не сможешь и пошевельнуться.
Я знаю – не жить по другому, любить
все это проблемно бывает.
Не стоит и пить. Кровать расстелить
и лечь, ничего не зная.
На утро, обычно так, мордой кивнуть:
«Привет, моя, дескать, квартира.»
Ну и чего-то можно хлебнуть,
это дело нехитрое.
Но только не гни ладони в кулак
ни к Богу, да и не к черту.
Столь непредсказуема эта вода,
что мы называем кровью.

«Ночь проносится, кусая…»

Ночь проносится, кусая
пятки улиц до костей.
Не видать, как пыль сырая
лезет с кожи пустырей.
Воспаленно, вопиюще
корчится лицо утра.
Я же жду, как в этой гуще
белой каплею вина
упадут, едва сверкая,
звезды по изгибам крыш.
Может быть тогда, родная,
ты за все меня простишь.

«Мне снилась полночь в сентябре…»

Мне снилась полночь в сентябре…
Как листьями на циферблате
остаток дня еще шумел —
он был немного аккуратен.
А если б мог, со знойный свистом
он возле сердца бы нудил,
а там и без того нечисто.
А там буди – хоть не буди…

«Мчатся серые тучи, мчатся…»

Мчатся серые тучи, мчатся
к окраинам пустырей,
и, как серые брючки, настом
наготу покрывают дней.
Только я и такой же серый
качаю ночь у окна,
что серою каруселью
раскачивает меня.

«О, я тот, кто стался лишним…»

О, я тот, кто стался лишним
богу, черту. Пополам
я делю с собой затишье.
Только слово по рукам,
тенью радостного мира
греет кожаный покров.
Я не тот, в чьих пальцах лира
прогибается порой.
Я, скорее, где-то между
одиноких палачей
и наигранной надежды
в то, что жить того глупей.

«Не может быть, не может быть…»

Не может быть, не может быть,
как весело и грустно
день около ночи хоронить,
и ночь скрывать от утра.
Я, как бы с Богом наравне,
судьбой играю в прятки,
и черновое небо мне