Я опаздывала. Это не удивительно, я вообще всегда и везде опаздываю, я даже смирилась с этим фактом. Мало того – я и ехать никуда не хотела. Но мама…это экспресс летящий под откос, её невозможно остановить.
– Ты обязана, – сказала она. – Конечно, я терпеть не могла этого скрягу… Подумать только, двадцать лет обещал умереть!
– Но умер же все таки, – справедливости ради заметила я.
Ночевала я сегодня у мамы, а у неё я всегда превращалась в ребёнка, у которого настали каникулы. В очень ленивого ребёнка. Я спала, ела и смотрела телевизор. И планировала делать это до самого вечера, но завещание…
– Он двадцать два года кормил нас обещаниями, – заявила мама. – А вдруг и правда что-то оставил?
– Последние пять лет он впал в детство и общался только со своим псом, – снова вернула я маму с небес на землю. – Уж обо мне точно не вспоминал.
– Уверена, он просто водил всех за нос.
Переспорить маму сложно. Она решила, что мне непременно стоит присутствовать на оглашении завещания, и там мне непременно же, дадут кучу дедовских миллионов. В общем через полчаса я сдалась и начала собираться. Но и тут мама не унялась.
– Зачем тебе краситься? Господь видит, я и так произвела тебе на свет такой красивой, какой ты быть явно не заслуживаешь.
– Мам, не накрашенной я в этот гадюшник не пойду.
Мама видела все только со стороны. Взрослые работали, вырываясь только на семейные праздники. Повинность быть бедными родственникоми отбывали мы. О, как я ненавидела лето… Всё детство на целое почти лето меня отправляли на фазенду к деду и плевать, что он только лишь двоюродный брат моей бабушки.
– Близкой родни у него нет, – говорила мама. – А денег много. Вот помрёт, куда все денет? А тут ты, дай бант тебе повяжу, и не лазь по деревьям!
Только вот дальней родни было навалом. И нас, бедолаг, детей, которые и не знали друг друга набиралось порой по пятнадцать человек. Там мы коротали лето под присмотром тёти Светы – младшей бездетной сестры деда. И мы все терпеть не могли друг друга, а дед только посмеивался. И сейчас наверное смеётся – его двадцать лет хоронили, а он умер, когда этого и не ждал уже никто. В последние годы никто к нему не ездил, только я. И не из-за денег – жалко было. Грустно коротать старость в одиночестве.
– Господи, и в кого ты такая вертихвостка? – вернула меня мама в действительность.
Она не понимает, что макияж – это моя броня. Чертовски сложно быть хрупкой и милой блондинкой в нашем мире. Каждый считает, что он сильнее и имеет право на тебя давить. Алая помада меня спасала, прятала слабую девочку, которой я по прежнему выглядела. А ещё – красота все, что у меня есть. Верка удачно замуж вышла, третьего недавно родила. Вовка банкир. Серёга основал рок группу, правда, никому не известную. Захар… не хочу про него. А я – Анька Стрельцова. Я развелась, из окон моей однушки на окраине видно лес, у меня скучная работа, два раза в месяц я езжу к маме отъедаться и отсыпаться… Зато я красивая. Вот. Должно же у меня быть хоть что-то, раз даже кота нет.
– Я люблю тебя, – чмокнула я маму в щеку, чуть мазнув красной помадой. – Приеду через две недели, как всегда.
Она растаяла, она очень меня любила, моя хлопотливая мама. Но о насущном не забывала, и успела крикнуть мне вслед: