Пролог
– Ты выйдешь за него замуж!– бушевал отец.– Ты обязана меня слушаться.
Ненавижу когда со мной разговаривают подобным тоном. В этом я вся в отца – Клеймаса Хлатовала. Раньше он никогда не позволял приказывать в столь категоричной форме.
Я не собиралась уступать. Все доводы воспринимала в штыки. Тем более потому что они мне совершенно не нравились.
– Ни за что. Только через мой труп, – топнула ногой и уставилась на папеньку.
– Ты дождешься, что так и произойдет, – у отца от злости сузились глаза.
Это плохой знак.
Для меня.
Однако кто обращает внимание на подобное в пылу спора?
– Неужели убьешь единственную дочь ради выгодного брака?– я закусила удила и не следила за языком.– Как тех двух несговорчивых торговцев. Напомни, чем ты их порешил?– я сделала вид, что задумалась. – Вспомнила. Кинжалом.
Ох, и зря я это сказала. Зря. Ведь молчала столько лет, ни единым словом не обмолвилась.
Не выдержала, проболталась в порыве злости.
В тот день я случайно оказалась в папочкином кабинете – зашла взять забытый с вечера журнал.
Я обожала сидеть в отцовском кресле под торшерам и читать, читать, читать. Сколько он меня не гонял, сколько не ругался, не бушевал, уговаривая, что это не то место, где я могу находиться.
Все без толку. Как только у меня получалось проникнуть в святая святых Клеймаса Хлатовала, я оказывалась там.
И ничто мне не мешало. Отец и замки менял, и охранку ставил, а мне все трын-трава. Я хотела быть там и я там была.
Как-то предок чуть не сорвался и не одарил пощечиной. Однако мне удалось вовремя увернуться. Случись подобное, то от меня осталось бы одно мокрое место. Батюшка имел крепкое телосложение, усиленно занимался с тренером. Да так успешно, что мог ребром ладони пополам расколоть толстенную балку.
Родитель сразу осознал, что могло случиться. А после долго раскаивался, даже перестал ругаться на мое увлечение. Однажды отец заставил перенести и торшер, и кресло ко мне в комнату. Меня подобное не устроило. В итоге я отказалась от еды на целых три дня. До тех пор пока вещи не вернулись на свои места.
Скорее всего, в кабинете, где стояло злополучное кресло, сходились какие-то энергетические потоки. В которых мне было комфортно и удобно. В них я отдыхала и наслаждалась любимым занятием.
Мы с отцом договорились.
Я не входила в кабинет днем. За это мне позволялось глубоким вечером оккупировать святая святых. Там засиживалась до глубокой ночи. Бывало, что под утро отец относил меня на руках в спальню.
В злополучный день я как обычно читала в кабинете. А после пошла спать. У себя в комнате спохватилась, что забыла журнал. Пришлось возвращаться.
Чего-чего отец не любил, так это беспорядка. За любую небрежность мог устроить взбучку. Он всегда говорил, что все должно лежать на своих местах. Что после себя нельзя оставлять улики, в чем бы они не заключались. Когда я была маленькая, то не могла понять подобного стремления к порядку. Став взрослее, для меня открылась истина его слов. Чтобы не попасться – надо быть аккуратным.
Я юркнула в кабинет, пока никто не видел. И уже добралась до журнала, когда услышала голоса в коридоре. Среди них рокотал отцовский бас.
Куда деваться? Что делать?
Если меня застукают тут в неположенное время, то накажут. А этого, ой, как не хотелось бы. Голоса приближались, и я не придумала ничего умнее, чем спрятаться в нишу возле окна, завесив ее портьерой.