⇚ На страницу книги

Читать Бифуркатор

Шрифт
Интервал

23-е ИЮЛЯ


Ад – это повторение

Андре Ленож

«Буря Столетия»

Стивена Кинга

Вселенная сорвалась с шарниров, на которых вращается, двадцать третьего июля. Сразу, как только я проснулся и услышал голос Андрюшки, младшего брата. Он считал:

– …два… …три… …четыре… …пять…

Это в такт моему будильнику на сотовом, который проигрывал по кругу коротенькую – не более пяти секунд – вставку из песни «PSY» про Каннамский стиль. Я открываю глаза и вижу перед собой трусы брата.

– Ты всегда открываешь глаза на пятом повторе, – говорит сверху его серьёзный голос.

Я вздыхаю, устало переворачиваюсь на спину и потираю глаза.

– Дома никого?

– Папа на работе.

– Спасибо, кэп, – отвечаю. – Я про маму, вообще-то.

– Мама, как всегда, покупает в «Грозди» десяток яиц, нарезной батон, свиную вырезку, сушеный укроп и бутылку подсолнечного масла.

Вот это меня немного насторожило. Может, у вас есть чудаковатые братья, зависающие в мире физики, пропавшие на страницах алгебры, или затянутые паутиной аутизма. Мой же брат – самый нормальный, самый обычный мальчишка всей планеты, который рубится в Соньку Плейстешн, ворует мятные кексы по выходным, когда их печёт мама, и тайком лазает на крышу нашего коттеджа.

Я прекращаю потирать лицо и смотрю на Андрюшку сквозь пальцы правой руки. Всё тот же малец, в семейных трусах, чуть взъерошенной копной кофейных волос, кляксах веснушек по щекам, только… взгляд у брата какой-то странный. С рождения голубые зрачки Андрюшки прятались за венчиком огромных ресниц так глубоко, что казалось, будто сам мудрый Йода смотрит в тебя. В это утро взгляд стал глубже.

Или я себя накручиваю? Но зачем мне это надо? Может, Меня насторожило, что десятилетний малыш оповещает меня о списке продуктов, да ещё с этим пафосным как всегда.

– С тобой всё в порядке? – Я убираю руки от лица и серьёзно гляжу на брата. Тот словно столб, на лице пугающее безграничное спокойствие, даже отрешённость.

– Со мной уже давно не в порядке! – Адрюшка резко улыбается, обнажая ряды зубов, правый верхний перед клыком вырос криво, немного выше.

Внезапная весёлость на маленьком мудром лице превращается в гримасу сумасшествия, и вдруг мне становится по-настоящему страшно. И, чёрт, я не знаю, чего боюсь.

И будто стараюсь сбежать от невиданного страха, скидываю одеяло и сбрасываю ноги с другого конца кровати. Только утро, а жара душит потными руками, словно маньяк-живодёр.

Кровать брата взъерошена, как и волосы на его голове.

– Прибери лучше своё спальное место, опарыш.

Кличка опарыш приклеилась к Андрюшке с тех пор, как Стёпка, мой закодычный друг, прочёл в нашей компании описание личинки, пожирающей мертвечину. Я тогда весело воскликнул: Прямо портрет Андрюшки! С тех пор к брату так и приклеилось: опарыш.

Я двигаю в ванную, выход в которую прямо из… детской. Ужасное слово. Так родители называют комнату, где живём мы с Андрюшкой. Ну пускай брату можно жить в детской, но мне тринадцать, и я уже не ребёнок. И, кстати, этот не-ребёнок уже давно хочет свою комнату. Можно же освободить склад на чердаке, половину вещей выкинуть, половину сбросить в подвал, сделать ремонт и та-да. Willkommen Артём Бреус.

Да, Артём – это я.

А Андрюху оставить в детской. Будет его комнатой, и плевать, что она больше. От голубо-розовых тонов меня уже тошнит. Я люблю мотоциклы, кожанки, банданы и чтобы черепов побольше, а тут цветочки, мячики и тошнотворные дельфины.