Читать Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР

Шрифт

Интервал

Введение

Название этой книги метафорично: представить советскую власть в виде Дракона, а лучше Дракона, который кусает сам себя за хвост – весьма образно, особенно когда речь идет о событиях 1937–1939 гг. Еще более образно раскрасить этого дракона в красный цвет. Однако идея назвать так книгу возникла совершенно иначе. Много лет назад я была крайне удивлена, встретив в документах партийного архива упоминание о живших в Лепельском районе молчальниках-краснодраконовцах – бюрократический язык обычно исключает подобную образность. Что это за люди? Почему и кто их так назвал? Откуда вся эта красочность азиатских сказок взялась в белорусской глубинке, отстоящей от Китая или острова Ява на тысячи километров? Со всех этих вопросов и начались мои изыскания. Вдобавок с этим полусказочным сюжетом тесно переплелся другой – эти люди имели какое-то отношение к начавшейся в марте 1937 г. массовой смене руководителей районного и колхозного звена, которая, в свою очередь, докатилась до самых высших эшелонов: «Дракон кусал себя за хвост». Однако, как выяснилось позже, эти люди краснодраконовцами сами себя не называли, но Красным Драконом они называли советскую власть, а символ большевиков – пятиконечную красную звезду – считали печатью Красного Дракона, его клеймом.

Впервые Лепельский район попадает в фокус внимания ЦК ВКП(б) в конце 1936 – начале 1937 г. в связи с подготовкой и проведением Всесоюзной переписи населения и массовым отказом от участия в ней[1]. В докладных записках из района в Минск, из Минска в Москву сообщалось, что население ряда деревень демонстративно уклоняется от переписи и саботирует все мероприятия советской власти. Причину власти увидели в религиозности этих людей, в докладных они называются «то ли баптисты, то ли евангелисты, какие-то сектанты», «молчальники» и даже «краснодраконовцы». Надо отметить, что составители такого рода докладных в категорию «сектанты» нередко зачисляли не только евангелистов, баптистов, но и католиков, и староверов; православные же фигурируют как «церковники». «Сектанты» и «церковники» неизменно называются среди основных врагов советской власти. Однако в начале марта 1937 г. риторика властей на некоторое время меняется, и «сектанты», как и единоличники, теперь называются трудящимся крестьянством, а поведение, которое квалифицировалось прежде как антисоветские выступления, теперь объясняется защитной реакцией невинных жертв против местных самодуров.

К 1937 г. крестьянство представляло собой все еще значительную силу, с которой власти вынуждены были считаться. Коллективизация практически прекратилась. В БССР вне колхозов было около 120 тыс. крестьянских хозяйств – почти пятая часть, как отмечалось в официальных документах, – которые в колхоз и не собирались. Материалы партийного архива за 1937–1939 гг. свидетельствуют: власти действительно не на шутку были обеспокоены положением в сельском хозяйстве, которое они сами и создали. Более того, они прекрасно понимали, что в своей массе крестьяне не поддерживают никакие из их преобразований. Осуждение местных руководителей за провалы в хозяйственных и политических кампаниях, проблемах повседневной жизни народа было удобным демагогическим и не однажды используемым приемом Сталина. Вероятно, Сталин, как и в случае со статьей «Головокружение от успехов», пытался играть на якобы присущей народу вере в «доброго царя» и выступить именно в роли такового