Тесная лестничная клетка была почти под завязку забита старым соседским хламом вперемешку с плотно утрамбованными мусорными мешками. С потолка свисали клочья серой штукатурки, а стены были испещрены изображениями мужских гениталий. Разложение и гной…
Вставил ключ в замочную скважину и отпер дверь. Превозмогая натиск иглы, старый патефон играл мягкие, как подушечки, мелодии.
Выронил чемодан и произнес несколько невнятных, напоследок пережеванных слов.
– Ты все правильно понял! – сказала она, пробурив меня взглядом насквозь.
Лежавший под моей женой мужчина замер и побледнел. От страха у него съежились не только глаза. Его костлявое бледное тельце задрожало и как бы сморщилось.
Пальцы обеих рук инстинктивно сжались в кулаки, но тут же ослабли. Застав их врасплох, я снова вернулся к вставшей уже комом поперек горла мысли – пора бежать.
И я даже знаю, от чего именно хочу скрыться – от всех этих серых панелек и заводов, напоминающих чье-то набитое посредственной пищей брюхо, от прожженных сигаретным дымом легких, а также от лиц всех этих людей, всегда полных какой-то тревоги, будто бы своей счастливой физиономией они боятся обидеть окружающих, из-за чего и носят на себе постоянно гримасу безразличия и грусти, сохраняя некий неписаный этикет. Грязь, цыганские таборы и нищета, среди которых мне было тесно. Все это вгоняло меня в неописуемую тоску.
Молча развернулся и прошел на кухню. За стеклом шкафчика над газовой плитой тускло блестел хрусталь матери. Так мы ни разу ничего и не выпили из него. Одним движением скинул всю посуду себе за пазуху, чтобы потом переплавить ее в хрупкие бугристые пули.
Услышал, как за спиной быстро выбежал из квартиры этот трусливый говнюк-осеменитель. Быстро спустился по лестнице и вывалился на улицу вслед за ним. Снаружи стояла адская летняя жара, внешние блоки кондиционеров тарахтели и капали вдоль домов. Мужичка нигде не было видно.
Перешел через дорогу и сел в первый подошедший к остановке автобус, пустой внутри. Едет до вокзала, как раз мне подойдет. Протянул в вытянутую ладонь водителя горсть монет – оплату за проезд. Он кивком поблагодарил меня, после чего поехал дальше по маршруту.
По дороге мерцали огни ночных автомобилей, а за шторами сменялись типичные унылые пейзажи подмосковной глубинки, состоящие из тлена, разрухи и бесконечных парковок. Ничего интересного. Попросил водителя разбудить меня на конечной и облокотился на мягкий подлокотник, плавя лбом оконное стекло. В глазах потемнело, городские шумы отдалились и перестали раздражать, я заснул.
– Приехали, – донесся до меня сквозь сон голос водителя.
Открываю глаза и вижу в автобусном окне свое помятое отражение вместе со всей обычной вокзальной живностью вокруг.
– Спасибо! – выходя из тесного салона, крикнул я.
Встал на отполированную за много лет ногами пассажиров и атмосферными осадками гладь кирпичной мостовой. Главная площадь еще не успела обрасти мелкими вредителями-торгашами, а все официальные магазины в это время были закрыты.
Вокруг никого не было, только вдалеке мельтешили бродячие псы, копошащиеся в грязи серыми тушками. Внезапно глаза резанул резкий свет фонаря над билетной кассой. Зашел в единственное вокруг освещенное здание вокзала. За стеклом сидела угрюмая женщина лет сорока, полирующая пилочкой ногти.