Читать Дед

Зима. Мороз. Мелкий снег нехотя припорашивает уснувшую землю. Две женщины идут по параллельным дорожкам, время от времени сворачивают к приглянувшемуся холмику, то и дело, натыкаясь на свои же следы. Листва с деревьев давно облетела, и местность просматривается как белый лист, но они все же не находят то, что ищут.

– Двести тридцать пятая, двести тридцать шестая, а тут уже двести сорок три. А двести тридцать восьмой нет.

– Да говорю тебе, мы не там ищем. Он совсем в другом месте.

Но та, что помоложе, упрямо сдвигает брови:

– Здесь все двухсотые номера, мы просто проглядели. Вон, смотри, еще одна похожая.

Женщина кидается в сторону аж к третьему ряду и уже оттуда упавшим голосом восклицает:

– Нет, опять не то.

– Что ж ты упертая какая! – откликается та, что постарше, – Мы уже здесь третий круг нарезаем, а ты все не веришь, что я права. Говорю тебе, пошли туда, пока совсем не замерзли.

– Ладно, веди, – наконец сдается первая.

Они вышли на центральную аллею и двинулись по ней, никуда не сворачивая.

– Сейчас аллея повернет, и мы его увидим.

– Кажется, я уже вижу!

И та, что помоложе, поскрипывая сапогами, побежала к цели.

Серебристая звезда, серебристое надгробье. Краска почти не потрескалась. Столик, лавочка. Табличка с надписью: «Безруков Иосиф Тимофеевич 1913 – 1986». Да, ни к чему и табличка. Вот он, смотрит на них с фотографии. Орлиный нос, худые щеки, чуть отвисшая нижняя губа.

– Ну, здравствуй, дедушка!

* * *

Август. Слякоть. Сапоги чвакают по жиже проселочных дорог. И эта нудная морось. Скатка и винтовка оттягивают плечи, и их перестаешь чувствовать. Нет вообще ничего, одна усталость. Скорей бы привал. Или, хотя бы свернуть в лес. Там многолетняя листва покрыла почву, и ноги не так вязнут. Но, ориентироваться в лесу труднее, поэтому, где возможно, идут по дорогам.

Впереди село. Сворачивают в лес. Трех человек высылают к селу, узнать, нет ли немцев.

Вынужденный привал – маленькая радость. Садятся на скатки, пеньки, стволы упавших деревьев, достают фляги, переговариваются в полголоса.

– Если фрицев нет, заночуем как баре, на кроватях.

– Баньку бы для нас истопили!

– А после баньки – к какой-нибудь вдовушке под бочок.

– Ну, ты, Коська, размечтался! Все бабы на селе в очередь выстроились и ждут, когда это к ним вояка Константин пожалует.

– А что. Ты не смотри, что я с виду неказистый. Бабы меня любят!

– Это за что же, если не секрет? Хотел бы я посмотреть, какая старушонка на тебя глаз положит.

– Да мало ли, кто глаз положит! Главное, на кого я посмотрю.

– Ну, и на кого ты посмотришь? Кто посдобнее, или помоложе?

– Нет. Я не так выбирать стану.

– Ну и как же?

– Сначала разрешу себя в баньке искупать. Потом пусть бельишко чистое дадут. А уж как кормить меня станут, буду оценивать, чье блюдо самое вкусное. И скажу я той барышне: «Сударыня, есть у меня дружок, Степаном зовут, он за такой вот пирожок любое желание выполнить может. Ему с таких пирожков все нипочем становится. Хочешь – дров наколет, хочешь – забор починит. И, вообще, если хочешь, лучше его не найти!» Вот и ты, Степаха, у меня пристроенный будешь. А я стану им рассказывать, как мы фрицев проучить решили.

– То-то мы от проученных и драпаем!

– А это хитрость такая военная. Это мы их в тылы за собой заманиваем. А немец, как охотник за зайцем, за нами погонится, да от своих и оторвется. А мы их в такое вот село заведем, и окажутся они в окружении баб наших. И скажут наши бабоньки: «Так вот кто причина, что мужиков наших в армию забрали!» И давай их бить-колотить! Кто кипятком поливает, кто капустой тухлой закидывает. Фрицы – ноги в руки и бежать! И до самой Германии. А ту, которая лучше всех управляется, я и выберу.