Сашка вяло ковыряла вилкой бокастые вареники с творогом, болтая их в масле, скопившемся на дне миски, и не поднимала глаз под строгим взглядом бабкиной сестры, по совместительству своей тезки – Александры Семеновны, бывшей учительницы. Та стояла напротив, опершись обеими руками на стол, и, судя по всему, отступать не собиралась:
– В деревню на весь отпуск? – баба Шура сканировала не хуже детектора лжи. – Я понимаю, что мне уже восемьдесят шесть, но я еще, слава Богу, из ума не выжила. Люблю я тебя, Сашка, и рада, что ты будешь здесь так долго. Только свежо предание, да верится с трудом. В твои года да с твоей зарплатой по курортам надо отдыхать и кавалеров красотой привораживать, а не у древней бабки в захолустье на три хаты торчать.
– Бабусь, вы совсем не древняя! Вы вон какие слова знаете! – Александра, наконец, подняла голову.
– Что, совсем невкусно? – было похоже, что Александра Семеновна сдалась.
– Вкусно-вкусно! Очень вкусно! – запротестовала Сашка. – Вашим вареникам ни в каком столичном ресторане равных не найдется.
Она и правда стала с жадностью уплетать крупные, но аккуратные вареники.
– Я вот совсем не умею их готовить. Все вроде бы готовить умею, а вареники нет.
– Ой, какие твои годы! Научишься. Да если и не научишься, не в том сейчас женский толк. Вот прабабка твоя, Мавра, вареники готовила. Ото вареники были! Хоть на выставку. Такая доля женская была: детей растить, семью кормить. И то она работала. Да ты ж знаешь.
Александра открыла рот, чтобы что-то сказать, но баба Шура не дала, а хлопнула легонько ладонями по столу и продолжила:
– Значит так: не буду я тебя допросами на ночь глядя мучить. В конце концов, ты отдыхать ко мне приехала. Как сама захочешь, так все мне и расскажешь, почему это ты решила устроить себе сие добровольное заточение.
С этими словами она налила в кружку еще теплый компот из клубники, стоявший рядом на столе, и села.
– Бабусь, я в монастырь хочу.
– Ха! От тебе на!
– Не в том смысле, – поторопилась исправиться Александра, – я сходить туда хочу и на прапрадедову могилу посмотреть. Он же на церковном дворе похоронен. Должно же там хоть что-то остаться?
– Уже легче. Сходить – это можно, сходишь. А вот осталось или нет, кто тебе скажет? После того как на месте старой церкви монастырь возвели, ничего там не осталось. Могилы-то слишком старые, ни табличек тебе, ничего нет. Так, догадки одни. Ну, помним мы, что нам рассказывали: дед церковным старостой был, почетным жителем, потому и схоронили его подле церкви. Не каждый такой чести удостаивался, а больше никто ничего о том не знает. Старую церковь взорвали в тридцатые.
– Я все-таки хочу поискать. Может, монахини что расскажут. Начала семейную историю писать. Ну так, наброски пока, но все же.
– Молодец, что не оставляешь благородное занятие. Человек должен знать свои корни, и чем глубже, тем крепче он на земле стоять будет. Ты, я вижу, так точно будешь. Ничем вы молодые теперь не интересуетесь, а мы стариков своих в оба уха слушали, чтоб про жизнь свою рассказали и мудростью поделились.
Александра сделала большой глоток компота и, опустив взгляд, тихо констатировала: