Владимиру Понятых (1962 года рождения, русский, не привлекался, не имел, холост, аспирант) нравилось жить отдельно от родителей.
Детство у него было сложным. Мать почти ежедневно срывалась на крик и слёзы, а отец начинал горячиться, метаться по комнатам и собирать вещи, чтобы уйти. Он так и не ушёл никуда, и родители продолжали стариться вместе. Сил у них поубавилось, самолюбие поутихло, и оказалось, что они вполне подходят друг другу. Но на Вовкиной душе остался болезненный отпечаток, нечто вроде ожога.
С детства он приучился бояться женского крика. Если бы его попросили представить смерть в человеческом обличье, он, наверное, вообразил бы худую истерическую женщину с заплаканным лицом.
Из-за домашних скандалов он научился погружаться в себя, стал больше читать и полюбил серьёзную литературу, хотя таких писателей, как Достоевский и Чехов, читал неохотно. Особенно Чехова, герои которого – хорошие, между прочим, люди – терзали друг друга со свирепой обречённостью, словно гладиаторы.
У Вовы Понятых была небольшая тайна. Иногда по радио передавали арию, названия которой он никак не мог расслышать – то радио не вовремя выключали, то оно звучало издалека и слова ведущего невозможно было разобрать. Каждый раз эта ария потрясала его – чистый женский голос лился, казалось, из каких-то высших миров, наполняя душу надеждой и красотой.
В этой музыке была его родина, мир, в котором люди – или, может быть, ангелы – жили настоящей жизнью. Там не было места бессмысленным семейным драмам. Он представлял себе кроткий и любящий лик и удивительные, полные понимания и мудрости глаза. Эта мелодия постепенно стала для него талисманом – не то чтобы он всегда помнил о ней, скорее, она сама напоминала ему о себе и слышалась то из раскрытого окна дома, то из проезжающей мимо машины.