Чей-то ангел на крыше гоняет чужих голубей,
Отбивая чечётку,
свистит,
расправляет немытые крылья,
Вереща по-дурацки на древнем своём языке…
Хоть убей, но когда заиграет рассвет на трубе
И нацелится в окна светило,
как опытный киллер, —
Голубятня окажется вдруг на замке.
И, босыми ногами по жести, похожей на наст,
Прямо к краю,
к обрыву строительно-правильной кручи,
Безнадёжно скуля,
словно твой деревенский придурок,
И, печалясь за нас,
тех, кто верует больше в спецназ,
Тех, кого никогда ничему доброта не научит,
Он заломит крыла
и отчаянно рухнет в проулок…
Будет всё, как обычно: участковый,
медэксперты, акт,
Пьяный дворник, зеваки,
держащие дворик в осаде,
И всякий, как Шерлок,
понятлив и в версиях смел…
Только им не понять,
что имеющий крылья чудак,
Так неловко лежащий в сугробе,
как будто в засаде,
Так любил голубей потому, что летать не умел.
Он хотел научиться, он так научиться хотел…
Чей-то ангел, скорее приблудный,
бездомный, ничей,
Лихо свищет, ногами сучит,
матерясь, как безбожный сапожник,
Гонит ввысь голубей, подставляя восходу лицо.
Этот – парень не промах:
есть все дубликаты ключей,
И божественных птиц от него запереть
невозможно…