На мамин день рождения пришло много взрослых. Тётя Стелла, тётя Мила, дядя Гена и другие знакомые – человек пятнадцать. Все они пришли без детей. Может, это и к лучшему. А то навяжут какую-нибудь мелкую соску, и развлекай её весь вечер как вшивый бимбо.
Но сидеть за столом со взрослыми мне тоже быстро наскучило. Все поздравляли маму, и тётки трепались о мелировании волос, а мужчины – о новом «Гюнтере» дяди Бори. Папа смешивал дамам коктейли, разливал коньяк и водку с двух рук – «по-македонски», – гости закусывали салатами, пирогом и копчёной скумбрией. И я видел, что дядя Женя с дядей Борей стесняются рассказывать при мне эротические анекдоты. Вот батхеды. Они просто не в теме, какую пошлятину пацаны несут на перемене в нашем школьном туалете.
– Виталик, может, к себе пойдёшь? – тактично сказала выпившая мама.
Я согласился, что пойду. Тётя Надя отрезала мне на кухне кусок торта и насыпала целый карман конфет. На ней были чёрные блестящие шёлковые брюки, очень тесные. Когда тётя Надя поворачивалась задом, сквозь брюки проступали классные трусики-верёвочки, будто в стринги запихали два чёрных воздушных шара, они раздулись и рвутся наружу. Дотронешься – взорвутся.
Я хотел сказать об этом тёте Наде, но на кухню заглянул дядя Стас и тоже увидел отпечаток трусиков под брюками, звонко шлёпнул тётю Надю и засмеялся. Попа у тёти Нади не взорвалась, но загудела как индейский бубен. Она сказала:
– Дурак, не при Витальке же!
Ой, будто я не видал, как женщин по заднице шлёпают! Всего минуту назад дядя Женя подмигивал мне и хватал за попу выходящую из туалета тётю Любу Журавлёву.
Тётя Люба очень красивая. Лицо у неё накрашено как у западной рок-звезды, на манер Марселы Бовио, солистки готов «Stream of Passion». Ресницы обведены объёмной тушью, рисунок бровей копирует ночные молнии, на щеках лежат персиково-матовые румяна. Белые волосы сложены в башню, губы облиты тёмно-вишнёвой помадой и похожи на две шоколадных конфеты.
У тёти Любы чёрная искристая блузка-корсет, на полных ногах – короткая рыжеватая полушерстяная юбка в облипку и капроновые колготки светло-лимонадного цвета. Колготки сидят плотно, без единой складки, коленки и ляжки тёти Любы сверкают от лайкры как большие стеклянные бутылки. Я чуть-чуть позавидовал нахальному дяде Жене. Женские колготки здорово скользят под рукой, их интересно гладить.
Дядя Женя влез Любови Петровне высоко под юбку, но она сказала ему плохое слово. То есть Любовь Петровна сказала, а не юбка. «Отвали, Евгений Георгиевич, иди приставай к своей суходранке».
Что такое «суходранка», я не знаю. С конфетами и тортом я ушёл в папину с мамой спальню, включил ночник, завесил штору и уселся за ней на подоконник.
Прошлыми вечерами я гамал в онлайне в «Героев меча и магии», но сегодня чувак под ником Балбит захватил у меня сразу два города, поджёг верфь и вдобавок проклял мой ударный отряд демонов. Снимать проклятие, отбивать города и восстанавливать всё заново – это, доложу вам, такая волынка… Даже вталово браться.
Я поставил на колено блюдечко с тортом, слизнул тающий крем. Люблю тут сидеть, потому что эта сторона дома выходит на проспект, а за ним парк. Ходят трамваи, гуляют люди. Меня никто не видит, а я за всеми пасу из укрытия.