Наташка сидела на берегу.
Вечерело. Холодало. По воде пошла быстрая рябь. Несмотря на неожиданно теплый сентябрь, в сумерки на берегу становилось очень свежо, зябко и неуютно. Ветер, снующий по низу, вдоль пологого берега, дерзко трепал волосы, воровато теребил подол легкой юбчонки, нагло ласкал острые девичьи колени.
Закат накатывал быстро, словно торопился поскорее накрыть деревню густыми синими сумерками. Где-то там, во дворах, по-хозяйски лаяли собаки, готовясь к ночному дежурству, мягко и призывно мычали пахнущие парным молоком коровы, только что вернувшиеся с пастбища, бестолково блеяли овцы, то и дело сбиваясь на острый фальцет…
Деревня неторопливо и привычно погружалась в ночь, буднично перемалывая каждодневные крестьянские заботы, спеша до темноты прибрать двор и обиходить скот.
Наташка сидела на берегу, уныло глядя вдаль.
Вода в реке сильно потемнела, ветер усилился. Солнце, легко коснувшееся горизонта, унесло с собой и яркость сентябрьского дня, и его уютное тепло, и глубину бездонного неба.
Наташка нахмурилась, вздохнула и, медленно поднявшись, неторопливо побрела в сторону деревни, приветливо глядящей на мир ярко светящимися окнами.
Дома никто не ждал.
Когда-то большая и дружная семья развалилась быстро, растаяла, как снег по весне…
Все началось с деда, который помер нежданно-негаданно. За одну ночь. Лег спать здоровым и бодрым, а утром уже не встал. Никто ничего понять не мог, а деревенская фельдшерица, испуганно моргая, сказала, что инфаркт всегда приходит неожиданно.
Потом мама… Она лежала в областной больнице почти полгода. Врачи успокаивали только тем, что болезнь не смертельная, но лечили долго и как-то безразлично. Мама на поправку не шла, похудела, пожелтела и все кашляла, виновато глядя на дочку.
Два месяца назад мамы не стало.
Когда Наташка, горестно рыдая, ворвалась в кабинет лечащего врача и, не в силах совладать с собой, грохнула кулаком по столу, требуя ответа, тот развел руками, мол, на все воля божья.
И вот вчера бабушке, единственной родной душе, вдруг стало плохо. «Скорая», как всегда, ехала долго, хотя сентябрьские проселочные дороги, еще не изъеденные осенними ливнями, колдобинами и ухабами, не создавали медикам особых трудностей.
Бабушка, лежа на старом диване, тихонько постанывала, держась за бок, но плакать перепуганной внучке не разрешила.
– Детонька, ну, что ты? Чего ты? Милая моя…
Наташка, размазывая слезы по холодным щекам, замотала головой.
– Ой… Не умирай! Останусь одна на всем белом свете…
Бабушка, чуть поморщившись, слабо улыбнулась.
– Детка, всему на этом свете свое время. Всему. Все должно быть вовремя. Надо вовремя родиться и вовремя уйти.
– Нет… – отчаянно зарыдала внучка.
Бабушка промолчала.
Тишина плыла по их большому дому. И только тикали в горнице неугомонные ходики, купленные когда-то дедом на ярмарке, в печке потрескивали дрова, да рыжая кошка, не понимающая человеческого горя, гоняла по прихожей клубок шерсти.
Бабушка подняла на внучку выгоревшие от времени глаза.
– Ты деточка, только мудрости не теряй… Мало ли что может случиться, всякое бывает… Жизнь – штука непредсказуемая, долгая, нелегкая. А только ты помни: надо верить и ждать. Слышишь? Обязательно верить и ждать.