Предисловие
Десятый год я пишу еженедельные колонки в провинциальной газете.
Некоторые из них заставляют читателей улыбнуться. После некоторых читатели звонят и возмущаются. И то и другое нормально. Это нормально даже тогда, когда люди улыбаются и возмущаются по поводу одних и тех же публикаций.
В США таких авторов называют колумнистами. В России слово «колумнист» кажется подозрительным, поэтому оно используется редко. Как правило, среди либералов. Но идеи либерализма жителям периферии чужды.
На рассказы такие колонки не тянут – нет полета фантазии. На эссе тем более – слишком короткие.
Больше всего им подходит определение «заметки».
Здесь – лишь малая их часть.
Хомячок Фрося
Одна маленькая советская девочка ходила в детский сад, играла в куклы и «классики». А лет в шесть она пошла в гости к подружке, увидела там хомячка и поняла, что любовь с первого взгляда существует.
Родители сдались быстро, всего через какую-то неделю слез и уговоров. Когда в квартире появился желанный белый комочек шерсти, радости ребенка не было предела. Она полюбила родителей, город, в котором жила, и даже весь мир, о котором она знала, что он большой-пребольшой и даже чуточку побольше, чем Советский Союз.
Хомячка назвали Фрося, хотя о его гендерной принадлежности можно было лишь догадываться. Жить ему полагалось в трехлитровой банке, на донышке которой находились клочки бумаги, а питался Фрося морковкой, изюмом, свежей травкой и разными семечками.
Через год животному устроили нору попросторнее, переделав под нее старую птичью клетку. Папа девочки соорудил там нечто домика, приладил колесо, внутри которого Фрося должен был заниматься фитнесом, и даже изготовил поилку из старой пепельницы.
Хомяк оказался неблагодарной свиньей: в домик он заходил, чтобы нагадить, в поилке принимал ванны, а фитнес игнорировал, ссылаясь на постоянные головные боли. Временами он устраивал акции протеста, требуя выпустить его из застенков на просторы огромной квартиры, и даже угрожал написать письмо Рейгану об ущемлении прав советских хомяков.
Шли годы. Девочка росла. Хомяк же оставался неизменным, превратившись из предмета интерьера в некое подобие бессловесного друга. Девочка рассказывала ему о том, какой Витька дурак, ведь каждый мальчик должен понимать, что удар портфелем по голове – это признание в любви, а вовсе не повод жаловаться учительнице и маме. Фрося внимательно слушал, жевал тыкву и соглашался: действительно, дурак этот Витька.
Потом были старшие классы, первая настоящая любовь, предательство, слезы в подушку и мысли о суициде. Спас Фрося: глядя в его глаза, девочка поняла, что если она уйдет из жизни, то родители не будут заботиться о хомячке так, как она, а возможно даже отдадут другой девочке, и мысль об этом была еще невыносимее, чем крушение любви.
Затем был выпускной, экзамены в институт, поступление, учеба, ночные зубрежки… С Фросей девочка не расставалась, потому что институт находился в ее родном городе. Да и вообще, хомяк уже давно стал для нее талисманом, и если бы пришлось уезжать, то только с ним и его клеткой. Собственно, когда она вышла замуж и переехала к мужу, так и получилось.
И вот спустя полгода после свадьбы Фрося умер… Девочка плакала всю ночь. И даже разругалась с мужем, который предложил ей купить нового зверя и успокоиться.