«What created me
What and where and how?»
Bruce Dickinson – Accident of Birth
Верь в науку.
Поклоняйся аксиомам и теоремам, молись на формулы и графики. Свято чти законы природы и верь в то, что они незыблемы.
С благоговением читай и перечитывай труды светил науки – и сам становись таким светилом для других. Ищи ответы, находи объяснения. Строй гипотезы, проводи эксперименты. Опровергай или подтверждай.
Верь, что мир подчиняется законам физики.
Верь, что мир материален от начала и до конца.
И ты – его часть.
Верь – пока можешь. Пока ты и в самом деле являешься его частью.
Но однажды, когда ты почувствуешь на себе этот насмешливый, оценивающий взгляд – вся твоя рациональность, вся вера в торжество науки осыплются хлопьями черного пепла, как будто кто-то сжег твою самую блестящую статью и коснулся пальцем хрупкого остова твоих мыслей.
Когда смерть ищет тебя взглядом – кого или что ищешь взглядом ты?
Ты не поверишь сейчас, потому что еще не стоишь на грани. Но все же попробуй напрячь воображение. И, возможно, ты догадаешься: любой убежденный материалист будет искать бога. Не того, у кого в каждой человеческой религии свое имя, а того, который встретит на пороге и успокоит: не для того ты был создан, чтобы создатель вот так просто позволил тебе исчезнуть навсегда.
И бывает так, что бог, которого для тебя всю твою жизнь не существовало, вдруг откликается на безмолвную мольбу. И ты получаешь ответы на вопросы, которых так никогда и не решился задать, и уходишь спокойным и умиротворенным.
…А что если ты – ученый, который всю жизнь исследовал бога в своих лабораториях?
***
Что его разбудило? Ледяная иголка вдруг кольнула в сердце. Совсем легонько кольнула. Но почему-то сон прошел мгновенно, и сразу же сознание затопила терпкая и пьянящая смесь сладкой печали и горького сожаления. Не предчувствия, а принятия.
Она пришла – бояться бессмысленно, всё уже случилось.
Когда смерть смотрит тебе в глаза, не отворачивайся. Не поможет.
Орсо осторожно отодвинулся от лежащей рядом женщины. Скользнул взглядом по ее лицу: пушистые ресницы, четко очерченные скулы, расслабленно приоткрытые губы. Только бы она ничего не почувствовала. Только бы не проснулась…
Он легко вздохнул и посмотрел на свои руки, лежащие поверх одеяла. Это уже началось. Контуры пальцев, ладоней, запястий расплывались, плоть серебристым пеплом осыпалась на ярко-лиловый с крупными желтыми цветами пододеяльник. Странные все-таки у фру Маргариты предпочтения при выборе ткани для белья…
Всё случилось в одно мгновение. Стороннему наблюдателю показалось бы, что прошло не больше секунды. Для него же смерть, казалось, растянулась на бесконечные часы. Не мгновенный переход – а умирание как процесс. Каждая из нитей, связывающих физическое тело с матрицей, рвалась с нестерпимо режущим звоном, рассыпаясь в серебристую пыль, так похожую на пепел. И каждая из нитей, прежде чем исчезнуть, скручивалась и резала оборванным концом, подобно тому, как край листа бумаги с противным шипением рассекает чувствительный кончик пальца. Это было больно. Очень, очень больно. Особенно если вспомнить, что нитей этих – тысячи, сотни тысяч.