Парень загородил тротуар. Обстоятельства перекроили его – или, возможно, лишь выпустили. Из законом очерченных рамок, из обозначенных моралью границ: в руках – новенький жёлтый топор, в глубоко посаженных глазах – вседозволенность. Возвестив о себе гулким рыком, автомобиль, вихляя по дороге, приблизился. Обдал сизым выхлопом – перегруженный и просевший. Белая иномарка с уже помятым боком. В иномарку кучно набились малолетки. Малолетки хохотали и взвизгивали, орали, чтобы перекричать музыку, и кто-то из них, не глядя, запустил из окна полупустой бутылкой. Бутылка не разбилась – покатилась по асфальту, изрыгая пену. Парень проследил за ней и внезапно глуповато хихикнул. Мир нынче был каким угодно – идиотско-смешным, видно, тоже. Только Данил не хотел веселиться. Неприятная, стыдная, едкая, но встреченная наконец-то лицом к лицу ответственность побуждала не сворачивать с пути. С тротуара.
– Ювелирный салон, – поделился Данил. – Если надо. Метров через двести.
Парень покосился на топор и свои ободранные на костяшках пальцы.
– Ну, а ты чего, отец?
– Я и правда отец. Я иду к своей дочке. И несу ей шоколад, – плитка хрустнула в кармане.
– О, – ответил парень. – Ладно.
Въехав задом на раскисший от дождей газон, криво стояла «скорая помощь». Дюжий фельдшер помогал хрупкой коллеге погрузить на каталку пожилую женщину. Приступ, может быть – ведь обстоятельства способствуют. Когда Данил проходил через сквер, он заметил на старой морщинистой иве, но отвёл глаза почти сразу: жалко, слабо сникшие носами вниз ботинки, неуместно полыхающие цветом красные носки. Яркостью своих носков в осенний серый день тот человек мог запоздало просить: вы увидьте меня, пожалуйста, не уходите. Снимите отсюда.
И никто, конечно же, сегодня подобным заниматься не стал бы.
Но этот фельдшер существовал – и тоненькая, юная его коллега: они пытались соблюдать человечность, которой подчинена профессия медработника, и, возможно, что-то своё ещё, личное. У фельдшера могла бы быть такая же пожилая мать. У молодой фельдшерицы – бабушка. Женщина на каталке в беспамятстве прижимала к груди лакированную лиловую сумочку. Фельдшер зыркнул исподлобья: что, зевака?