Анализ лежал перед ней. Диагноз был подтвержден, и теперь ее трехмесячному ребенку предстояло пройти тот страшный путь до своей смерти, который проходят все они, ничего не понимающие маленькие жертвы неизлечимой болезни.
– Нет, – сказала она малышке. – Этого не будет. Я не отдам тебя, ты не будешь мучится. Мы просто уйдем. Сначала ты, потом я.
Ампула лежала у нее уже больше года. Тогда она несколько дней думала о легкой смерти, а потом узнала, что беременна. Смерть пришлось отложить, но, видно, от людей, пригласивших ее к себе, далеко она отходить не желает, а вот загрести вместо одной души две – ей понравится.
Ребенок беспокойно закряхтел, она взяла его из кроватки, чувствуя, что горячее тельце стало еще легче, приложила к груди. Он вяло зачмокал, молоко потекло мимо его рта, но она не обратила на это внимание. Она прилегла, положив младенца рядом, и стала гладить его по голове. Вскоре он успокоился.
Она приподнялась, у нее закружилась голова, потемнело в глазах. Со вчерашнего дня, с того момента как она получила этот анализ, она уже была мертва – ей не хотелось есть, не хотелось ничего слышать – ни птиц, которые по утрам так сладко вторгались своими яркими голосами в сон, ни тиканья и боя больших часов, что напоминали ей о раннем детстве, ни крика младенца, который мучил ее звучавшей в нем безысходностью. Она медленно перешла комнату, словно ее ноги были опутаны водорослями, последние шаги до комода дались совсем тяжело. Не было сил набрать шприц, пальцы не желали гнуться, она боялась, что разобьет ампулу. Достать новую сейчас ей уже будет очень сложно. Когда она занесла иглу над ножкой ребенка, у нее свело спину. Но преодолеть все это казалось сейчас правильным. Мысль о том, что судьба хочет помешать ей, злила ее и распаляла ее ненависть к жизни.