Минули октябрьские праздники, вновь начались трудовые будни. Мишка Кацапов третий день трудился в первую смену. С утра, как обычно, произошла короткая встреча с Костей Балуевым, которого он сменял после ночной смены. Они поприветствовали друг друга крепким рукопожатием. Мишка бросил мимолётный взгляд на поверхность станка, оценивая её чистоту перед сдачей ему рабочего места.
– Подшипник шпинделя что-то застучал, – сообщил Балуев, закрывая на замок свой инструментальный ящик. – Сделай сегодня заявку слесарям, пусть посмотрят.
– Сделаю, – коротко ответил Кацапов, – остальное в норме?
– Всё чики-чики, – одобрительно отозвался Балуев. – Норму выгнал с большим хвостиком и вздремнуть успел.
Мишка улыбнулся. Он знал все хитрости выполнения месячного плана. Все токари-сдельщики за дневные смены старались перевыполнять план по максимуму, чтобы иметь задел на будущее. Потом, когда трудились по ночам, этот задел предъявляли контролёру, как продукт ночной смены, успевая вздремнуть пару часов на лавке в душевой.
Сменные мастера знали про этот трюк, но закрывали глаза. Для них главным критерием было выполнение месячного плана, и лишь после него – трудовая дисциплина.
– Есть ко мне претензии? – спросил Балуев.
– Вроде нет. Станок сверкает, как у кота яйца, – оценил качество протирки станины и салазок Мишка. – Можешь отчаливать.
– Тогда до завтра?
– До завтра.
Балуев развернулся и направился в душевую.
Мишка поднял кран-балкой тяжёлую кованую заготовку, вставил её в патрон, подпёр центром задней бабки, принялся центровать.
Вскоре его ДИП-300 загудел, набирая обороты. Мишка подвёл резец, отложил на шкале нониуса нужную глубину среза, запустил продольный ход.
Блеснул свежесрезанный металл, из-под резца, скручиваясь, проворно побежала серебристая змейка стружки. Она удлинялась на глазах, Мишка поймал её металлическим крючком и направил вдоль станины.
– Привет рабочему классу! – услышал Мишка у себя за спиной.
– Привет, – ответил он, не оборачиваясь, и узнал по голосу Анатолия Хохрякова.
Хохряков был его учителем-наставником, обучал токарному ремеслу, пока Мишка не сдал экзамен и не получил право самостоятельной работы.
– Как дела с выработкой? – спросил Анатолий, зайдя сбоку, чтобы видеть лицо собеседника.
– Нормально. В прошлом месяце сто двадцать семь дал.
– На четвёртый разряд сдавать не собираешься?
– Никто не предлагал, а сам не напрашиваюсь.
– Да-а, скромности у тебя, хоть отбавляй, – проговорил Хохряков. По голосу было непонятно: одобряет он такое качество, или же осуждает.
– Давай, с мастером переговорю?
– Не надо.
– Почему?
– Не успею. Со дня на день повестки жду.
– Призывную комиссию прошёл?
– Прошёл.
– И куда?
– На флот, 64-я команда.
– На флот – это хорошо. Там тебя всему научат.
– А в других войсках учат не всему? – рассмеялся Мишка.
– Нет, – твёрдо заверил Хохряков. – Только на флоте можно освоить порядка десяти мирных профессий. В пехоте такой возможности нет.
Мишкин наставник знал, что говорил. Он отслужил на подводной лодке четыре с половиной года и демобилизовался в звании главного старшины. Незадолго до приказа об увольнении в запас его лодка ушла в длительный поход, и старшине команды торпедистов пришлось переслужить положенный срок ещё на полгода.