Не мысля гордый свет забавить…
А. С. Пушкин
Едва в мои лета возможно
Слагать почтенные стихи.
Еще душа неосторожна,
Еще не нажиты грехи.
Еще наука подражаний
Не превзошла саму себя,
То слабым Блоком освежая,
То юным Пушкиным рябя.
И все ж не терпится порою
Увлечься славною игрою.
Чтоб необдуманным порывом
Ворваться в плен заветных рифм
И, все законы отменив,
Владеть пером неприхотливым.
Отбросим юные стеснения!
Чтоб деву гордую завлечь,
Не пригодятся извинения.
Здесь надобна иная речь.
Не то чтоб мой герой Евгений,
Хоть искушение велико,
Однако блажь от вдохновения
Мы сможем отличить легко.
Итак, для ясности картины,
Не усложняя верный слог,
Нарочно я для вас сберег
Его портрет от паутины,
От наговоров и суда,
Чтоб избежать ему вреда.
Отец его, тогда военный,
Не дослужившись до погон,
Отчизной вслед благословенный,
Избрал афганский полигон.
Зато в избытке женской ласки
От материнского лица.
Ей сын напоминал отца
На фотографии, где в штатском
Сидел тот в позе мудреца.
Когда ж известие пришло
О том, что смерть взяла его,
Мать сына отвезла к родне.
И там осталися оне.
В Крыму он рос под южным солнцем.
Уже к осьмнадцати годам
Он стал заглядывать на дам.
Сказалось в мальчике сиротство.
Он был смышленым от природы,
Наукам с легкостью внимал.
Зане почтение отдавал
Известиям столичной моды.
В младые годы этот грех
Не обошел, как видно, всех.
Друзей он мог назвать немного,
Хоть дружбу с многими водил.
От нужных быстро отходил,
С иными знался до порога.
Напротив же, друзья за ним
Ходили, будто должно им.
Я сам не раз, его приветив,
Держал улыбку на лице,
Как дева модная в чепце,
Стараясь, вдруг ее заметят.
Но, вам признаюсь, был не раз
Отмечен холодностью глаз.
Хоть я обмолвился вначале,
Но вспомнил, имени его
Вы до момента до сего
В моем рассказе не встречали.
Иван в честь деда. Тот Иваном
Входил в разгромленный Берлин.
Семья его гордилась им,
А имя скорбным талисманом
Вошло в традицию, и вот
Иван не в памяти живет,
А нам представлен как наследник.
Семья отчасти заповедник.
Какое русское начало,
Лишь нам присущая черта,
Завидя парус от причала,
Вдогонку броситься с моста.
И я пишу вдогонку веку,
Увы, забравшему с собой
Любовь к простому человеку
С его надломленной судьбой.
Теперь уже не ходят в гости,
Предпочитая высший свет
Шкварчанью праздничных котлет,
Где мудрость дружеского тоста
Была дороже во сто крат
Любых незыблемых тирад.
Какие дамы там блистали —
Столичным кралям не чета!
И ум, и честь, и красота!
Поддержат спор о Ювенале,
В конце письма поставят Vale1,
Ах, нынче публика не та!
Я помню бал у Одинцовых!
Хозяин, карточный игрок,
Хоть сведущ был в делах торговых,
Но состояния не сберег.
Играл с размахом, часто в долг,
И говорят, что был фартовым.
Съезжались гости. Вечерело.
Во всем был виден тонкий вкус.
К вину приставлен был француз,
А итальянец Барикелло
Играл в саду унылый блюз.
Сама хозяйка всех встречала,
И отражались в зеркалах
То арапчонок с опахалом,
А то эмирский падишах,
Блеск драгоценного металла,
Свечей мерцанье на столах.
И все ж кого-то не хватало.
Давно пора за стол садиться,
Еще подъехал экипаж.
Четыре гостя из столицы,