Читать Богатырщина. Русские былины в пересказе Ильи Бояшова

Шрифт

Интервал

Иллюстрации Александра Веселова

Краткое предисловие пересказчика

Сразу замечу: былины, основной исторический исток которых, без сомнения, находится в Киевской Руси, сравнимы с рекой, берегов которой не видно. Иметь с ними дело – то же самое, что иметь дело с бесконечностью. Именно поэтому и буду краток.

В отличие от многих эпосов народов земли, сформировавшихся на основе туманных мифов, отечественный былинный эпос имеет свою ярко выраженную «точку отправления» – конец X – начало XI века, то есть эпоху правления великого князя Владимира Святославича. Восемь последующих веков былины оставались частью устного народного творчества. В екатерининские времена их стал записывать Кирша Данилов – так со сказаниями впервые ознакомилась образованная часть русского общества. Для деятелей культуры знакомство с былинами стало настоящим потрясением – достаточно вспомнить, какое впечатление сборники Кирши Данилова произвели на А. С. Пушкина.

С середины XIX века специалисты всерьёз начинают заниматься изучением былин. В уезды Российской империи отправляются лингвистические экспедиции, которые год от года становятся всё более многочисленными. На рубеже XIX–XX веков в среде творческой интеллигенции происходит взрыв интереса к прошлому, и былины играют здесь весьма значительную роль. Художники и композиторы обращают на них самое пристальное внимание: в результате появляются символические картины В. М. Васнецова, М. А. Врубеля, Н. К. Рериха, опера «Садко» Н. А. Римского-Корсакова, «Богатырская симфония» А. П. Бородина, симфоническая поэма «Русь» М. А. Балакирева, обогатившие мировую художественную и музыкальную классику. Учёным же, которые продолжали выискивать в деревнях и сёлах России носителей удивительного устного народного жанра, открылась довольно любопытная деталь. Несмотря на то, что в большинстве былин отражались события, происходившие в XI–XIII веках в южной и юго-западной частях Киевской Руси, интересующие лингвистов сказания чуть ли не полностью исчезают из крестьянского обихода именно в южных и западных областях Российской империи. Напротив – их хорошо помнят на Русском Севере. Именно на берегах Онеги, в Архангельской губернии, в карельских деревнях, в сёлах Пудожского края такими энтузиастами, как П. Н. Рыбников, А. Ф. Гильфердинг, Н. С. Тихонравов, В. Ф. Миллер, А. Д. Григорьев (список можно продолжать ещё очень долго), от простых крестьян, которые являлись настоящими мастерами-сказителями, были записаны сборники былин о князе Владимире, Илье Муромце, Алёше Поповиче, Добрыне Никитиче и десятках других героев.

В настоящее время существует великое множество былинных текстов – счёт идёт на тысячи. Однако сразу бросается в глаза следующая особенность: русские былины до сих пор представляют собой отдельные, не связанные общей сюжетной нитью повествования. Что, к примеру, нельзя сказать о близком к ним по художественным приёмам карело-финском эпосе «Калевала».

Объясняется это тем, что отец карело-финского эпоса Элиас Лённрот, который собрал (кстати, опять-таки на территории Олонецкой, Архангельской губерний и в русской части Карелии) разрозненные песни, свадебные обряды, фрагменты старинных рун, был одновременно учёным и литератором. Он подошёл к делу творчески – соединил части в единое целое, не побоявшись внести свои литературные правки. Вот почему «Калевала» производит впечатление цельного произведения, имеющего и начало, и конец. К сожалению, о русских былинах такого сказать нельзя. Их исследователи, в отличие от литератора Лённрота, просто добросовестно записывали материал, создавая сборники вариантов – и только! А ведь русские былины, несмотря на свою «бесконечную вариативность», так и просятся на эксперимент, который успешно поставил Лённрот. Для этого большинство из них имеет все необходимые «исходные данные» – одно и то же время (правление Владимира), общую территорию (Киевская Русь), на которой разворачиваются события, общих героев.