Читать Фонарик в кармане

В карманах наших одежд часто заваливается разная мелочёвка, которая становится вековыми отложениями забывчивости и лени. В моем случае это маленький голубой фонарик в форме дельфина. Я нажимаю кнопку, и его челюсти с крохотными зубчиками раскрываются, треща и обнажая маленькую лампочку. При свете дня усердия этого дельфинчика почти незаметны, однако в темноте их вполне хватает, чтобы осветить небольшой участок возле себя.

Помню тот день, когда я приобрёл его. В парке ко мне подошёл глухонемой и как бы невзначай положил эту маленькую игрушку на мою лавочку. Я наблюдал за тем, как глухонемой обходил другие лавочки, смотрел на его потертую сумку, перекинутую через плечо, и слышал его голос, звучащий из записки, приложенной к фонарику. Я видел, как другие отворачивались от этой милой безделушки, теснясь к краю лавочки, как они нервно улыбались глухонемому и отрицательно мотали головой, поэтому, когда он подошёл ко мне, я не смог отказать. С тех пор так и путешествует со мной этот фонарик-дельфин, а так как выхожу на улицу я преимущественно ночью, он часто мне пригождается.

Я люблю гулять по ночной Москве, по её переулкам, выдыхающим после суматохи дня. В безлюдных проспектах и бульварах есть что-то от шахт, оставленных рабочими после трудовой смены. Какая-то остывающая пустынность, такая же сладостная, как тишина в квартире после долгого гудения пылесоса.

Сейчас я ехал на велосипеде с намерением затеряться как можно глубже в угловатом лабиринте центральных улиц. Домой я могу больше не спешить – сегодня был мой последний рабочий день, потому что книжный, в котором я работал, закрыли. Говорят, на его месте будет кальянная. Моих накоплений ещё хватит на какое-то время, ну а после, если так ничего и не подвернётся, уеду обратно в родной Архангельск.

Полупрозрачная тревога о будущем развеялась при виде старинного трёхэтажного здания. Оно было в глубине двора. Сталинки надежно укрывали его своими мощными спинами от шума и света большой дороги. При виде заброшки в самом центре города я, признаюсь, удивился. В моей коллекции есть множество заброшенных усадеб в парках, на окраине, но запущенный особняк посреди города был для меня в новинку. Даже за забором чувствовался удушливый запах тления, исходивший от него, как от гнилого зуба.

Я припарковал велосипед за машиной и перелез через чёрный кованный забор. Окна первого этажа были заделаны листами фанеры. Я подошёл к тяжёлой дубовой двери и, уже предчувствуя непреодолимое сопротивление, потянул за ручку. Однако вопреки моим ожиданиям дверь, протяжно скрипнув, открылась. Я вошёл внутрь, в отступившую перед уличным светом темноту.

Достав из кармана фонарик, я нажал на кнопку. Его треск разнесся эхом в просторном фойе. Первый этаж занимали гардероб и стойка администрации. На ней россыпью лежали пожелтевшие от времени бумаги. Из них я понял, что это какой-то департамент, но каких дел – не понятно. Ничто не указывало на его специализацию: ни его информационные стенды, ни ворох бумаг, хотя здесь, определённо, чем-то занимались. По бокам от стойки тянулись два коридора. Я пошёл по правому, но вскоре путь мне преградило что-то большое и чёрное, похожее на Цербера, с тремя головами, возвышающимися над широким телом. Но, наведя на него фонарик, я понял, что это просто диван, поставленный поперёк коридора, а «головами» оказалась его спинка с тремя дугами. Я мог бы перелезть через него и пойти дальше, но от его отсыревшей взлохмаченной обивки несло поистине аидовым смрадом, так что я развернулся и пошёл в другую сторону, по левому коридору, теперь уже освещая дорогу бледно-синим огоньком. Пол устилал ковёр бомжовой жизнедеятельности, стены обильно шелушились, а с потолка, как змеи, свисали оборванные провода. В конце коридора, за поворотом, оказалась отполированная каблуками каменная лестница. Поднявшись по ней, я вышел в коридор на втором этаже – и замер. Повсюду были люди.