Когда был маленьким, я знал, что волшебство и счастье находятся рядом, всё это есть в простой житейской мелочи.
Меня кормили от пуза, ласковыми словами называли. Поднимали выше головы и показывали огромный мир. На кончик моего носа из чёрной небесной дали медленно спускались снежинки и таяли, не успев остудить горячую кожу. Когда я крепко спал и видел сны, то вслух кряхтел, что-то бормотал, а мои близкие умилялись и обнимали меня. В детстве всё кажется большим: высокие жёлтые стены, широкие бежевые занавески и необъятный оббитый багровыми досками пол, по которому громко топали бесконечно высокие люди. Угол моего зрения позволял видеть штаны, брюки и юбки. Я считал взрослых добрыми великанами, мне было не понятно, о чем они говорят, словно на своём языке. Всё время смеются. Мне было так плохо слышно их беседы, что приходилось забираться к кому-нибудь на колени, чтобы нормально поговорить.
Моя Рыжая прижимала к себе крепче остальных, например, во время грозы, или когда сильный ветер ломал черепицу, сокрушая тишину в ночи. Мы вместе смотрели на дождь, укутавшись покрывалом, на скрипучем кресле у окна в пол, и на салюты смотрели там же, и на снегопад. Рыжая везде брала меня с собой.
Всегда с теплотой в груди вспоминаю Рождественское утро в лесу на стеклянном от заморозков пруду. Там в пушистые снежные платья всегда наряжены берёзы и ели. Там алыми серёжками украшена застывшая ото льда рябина, а пухлые желтопузые синицы до весны прижимаются друг к дружке на её утончённых ветках.
Взрослые дрожали и тёрли ладошки, но их красные от мороза щёки улыбались, а ноги продолжали бегать и резвиться в глубоком снегу. И я вместе со всеми. Я любил плюхаться в снег. Потом всей семьёй доставали термос, откуда валил тёплый пар, и бабушка угощала всех горячими пирожками, сок капал из них на белый снег. Его потом птички клевали. До вечера мы катались на ледяной горке у пруда, и ребята успели слепить гигантского снеговика. К вечеру папа зажёг керосиновую лампу, чтобы подсветить снежную фигуру, вокруг которой мы, как сумасшедшие танцевали хоровод. У нас была лошадь, мы ездили к пруду в повозке, прямиком из семейной фермы, где жили постоянно. Я обожал повозку, она пахла сухой травой. До безумия любил выпрыгивать из неё в поле и мчаться, что есть сил, разрезая ветер.
Дома нас ждала канадская пихта, под самый потолок украшенная стеклянными игрушками. Когда я увидел их в первый раз, то сломал пару штук. Хулиганил я не часто. Я всегда знал, куда от меня прятали конфеты, и тайком иногда таскал. Кирпичные стены за новогодним деревом были завешены старинными флажками-открытками, а домашнее тепло и уютную атмосферу создавала каменная печка, в которой трещали дрова. Мне в тот вечер подарили именной кулон, всех тогда баловали подарками, потому что Новый Год и Рождество Христово, потому что красивое зимнее время. В общем, наступили долгожданные каникулы.