В поисках себя
Поход
Листаю пожелтевшие страницы.
На них история – моя и не моя.
Проносятся года, так словно птицы,
Глотая пыль, хитро кривится колея.
Я шёл в поход, ведомый жаждой славы,
Во имя Господа и чести короля.
Пиры, турниры – прежние забавы
Исчезли в прахе под копытами коня.
Тогда, в мечтанья юности наивной,
В Святой Земле манил таинственный Грааль,
Казалась жизнь беспечной и невинной,
И я шагал по ней в неведомую даль.
Иллюзии погибли… Жизнь жестока.
Как мотылек, летя на свет, сгорел мой пыл.
Пролита кровь – всевластие порока -
И я мечты свои наивные забыл.
Нас меньше становилось с каждым боем –
Итог безумия и алчности людской.
Надежда, захмелевши, с диким воем
Неслась куда-то с размозженной головой.
Всё в мире оказалось так не прочно.
Жизнь – величайший дар Божественной любви
Затоптан в прах, а всё, что так порочно,
Всплыло из тьмы в дурмане пролитой кровИ.
Был штурм. Горящий город словно пекло.
(Так нестерпимо не хотелось умирать)
Пожарища чадили, солнце блекло,
Кровавым диском продолжавшее пылать.
Обрушилась стена и с ней ворота…
Безумный крик и лязг затупленных мечей,
И плач, далёкий плач, и в сердце что-то,
Чего не сыщешь под одеждой палачей.
За каменной стеной, что скрыла солнце,
Я опустился на песок, устало сник.
Душа дошла до самого до донца,
От жажды плавился иссохший мой язык.
Монах – стервятник, грязная душонка
Поодаль трупы деловито обирал,
Ногой отбросил мёртвого ребёнка…
Ему с рождения Господь души не дал.
Я встал. В глазах от боли потемнело,
Не обнажив меча, ударил в жирный бок.
Казалось, сердце всё в огне горело…
Монах бежал и проклинал меня, как мог.
Ночь пала, утопив в пески прохладу.
Дорога в лагерь, словно долгий путь домой.
У входа в мой шатёр, как дань за правду,
Стоял посланец от Епископа за мной.
Тяжёлый разговор, пустой, никчемный.
Монах состряпал припоганейший донос.
Подонок, лгун он был, увы, отменный
И всё, как надо было, в тексте преподнёс.
Епископ знал абсурдность изложенья,
Но он слуга и долг свой свято исполнял.
Я молча разыграл пред ним смиренье,
А про себя «святых усердно поминал».
Под утро лагерь был наш атакован.
Такое чувство, будто всех швырнули в ад.
Огонь вокруг, шатёр исполосован,
Крик, суматоха, стрел горящих водопад.
Я бился, ничего не понимая,
Искал в огне людей и верного коня,
Кричал, как зверь, рассудку не внимая,
Рубил мечом, пока не сбили с ног меня.
Ни грешный, ни святой
Я умирал…
В степи над выжженной землёю
Пылал кровавым заревом восход…
Коснулся губ
Кувшин с холодною водою,
И время придержало вечный ход.
Старик… (о, силы Провиденья!)
Принёс меня в заброшенный шалаш,
И дней короткие мгновенья
Слились в один терзающий мираж.
Настои трав целебной силой
Вернули то, что отняла война,
И где-то в омуте бессилья
Обрушилась незримая стена.
День ослепил так нестерпимо…
Казалось, мир взорвался от огня,
И в глубине необратимо
Возникло чувство «нового» меня.
С трудом привстав, я глянул в двери…
Сидел старик, лежали связки трав…
Я, как ребёнок в колыбели,
В сей мир входил лишь с криком, но без прав.
Старик взглянул… О, Боже, правый!
Я помнил удручённый этот взгляд.
Когда в огне пылали храмы…
Так Ангелы на небе лишь грустят.
Тот взгляд, пронзая бесконечность,
Связал и свет, и тьму, как есть, в одно.
В нём, утомясь, застыла вечность,
Мелькнуло то, что было суждено.