Посреди комнаты скакала дедушкина вставная челюсть. Рядом папины брюки плясали вприсядку, а пододеяльник с простынёй вытанцовывали жаркое танго.
Коля, поджав ноги, сидел на кровати, пытаясь унять подушку, которая так и норовила выпрыгнуть из-под руки.
– Колька! – в комнату ворвалась старшая Колина сестра, Таня. – Это что такое?
Иногда Таня ужасно напоминала маму. Она так же, как мама, хмурила брови и складывала на груди руки.
– Я сейчас, сейчас, – пробормотал Коля. Но вместо «сейчас» стало ещё хуже, потому что из шкафа вдруг вылетел утюг и погнался за пирожком, который до этого мирно дремал на блюдечке на Колином столе.
– Ну знаешь! – Таня топнула ногой, и тут же простыня с пододеяльником сбились в ком и спрятались под кровать, утюг бездыханно упал на коврик, а рядом с ним, к великому Колиному сожалению, брякнулся пирожок.
– Так, и чей дух ты вызывал на этот раз? – Танины глаза метали молнии.
– Мойдодыра, – прошептал Коля.
– Господи, когда же это прекратится! – Таня, точь-в-точь как мама, закатила глаза и бессильно уронила руки.
– Ну Тань, ну я же не хотел!
– Не хотел, не хотел! Ты всегда не хочешь! – передразнила сестра и вздрогнула.
Как тут не вздрогнуть, когда к твоей ноге, словно нашкодивший котёнок, прижимается, постукивая зубами, дедушкина вставная челюсть.
– Брысь! – крикнула Таня, и челюсть послушно поскакала в соседнюю комнату, где стоял дедушкин стакан с водой.
– Тань, ну извини!
Таня фыркнула:
– Да мне-то что? А вот что мама скажет?
Да, мама его наверняка не похвалит. Она никогда не радуется Колиным чудесам. Но это ещё полбеды. Основная беда – в том, что она вообще всё понимает неправильно.
Разве объяснишь, что девочка в красном берете и большой собакой на поводке – вовсе не «Господи, зачем заводить такую псину в доме, да ещё там, где растут дети?» – а ожившая Красная шапочка? Или что жук в шляпе, упавший на стол с лампочки, – это не «Гадость! Опять соседи завезли тараканов!», а Мудрый Сверчок!
Нет, Таня тоже не очень любила чудеса.
– Колька! – орала она из ванной. – Ты что, играл в Сивку-Бурку? Убери немедленно этот стул, а то он пинается!
Или так:
– Колька! Что с моими туфлями! Я тебе не Золушка!
Но мама… Мама при виде Таниных туфель только раздражённо цедила: «Ну что такое! Сезона не прошло, а уже малы! И по гарантийке не вернёшь, вот наглость!»
Дедушка – другое дело. Он и за челюсть не обидится! Даже посмеётся и подмигнёт Кольке озорными весёлыми глазами, обрамлёнными забавными морщинками.
– Тань, ну ты же не скажешь маме, да? Про челюсть? – с надеждой спросил Коля.
– Очень надо! – милостиво согласилась Таня. – Я не ябеда. Но прибраться тебе здесь не помешает, – с этими словами она многозначительно посмотрела на пирожок и, прямо как мама, покачала головой.
Мама вернулась вечером, нагруженная сумками и кульками.
– Ох уж этот Новый год, – ворчала она, отдавая сумки дедушке. – Кому он только нужен?
– А раньше ты так любила Новый год, – ласково сказал дед. – Всегда ждала чуда.
– Ждала, ждала и не дождалась! – буркнула мама. – Нечего глупости болтать. И детям голову морочить. Сколько раз тебя просила!
Дедушка осторожно улыбнулся – он всегда улыбался осторожно, из-за зубов – и прошуршал тапками на кухню.
– А чудеса случаются, дочь, случаются, – сказал он тихо. Так тихо, что его услышал, наверное, только Коля.