– Твой смех настораживает меня, Джимми! – эхом скользнул в голове незаслуживающий внимания упрёк внутреннего голоса.
– О, не стоит, поверь…
Натирая белые щёки багровой и липкой краской, устремил луч надменно безразличного взгляда самому себе актёр ещё несуществующего кинофильма. Зеркальное отражение в точности передавало фигуру ещё не до конца омертвелого героя, вселяющего в детские разумы лишь веселье и громкий смех. Казалось, этот взгляд в точности передавал абсурдность самого суждения.
– Дети любят мой смех… – почти шепотом произнес он. – Слышишь!? Они любят его..
Из его глаз, казалось, вот-вот хлынет скупая, но в то же время невыносимо тяжёлая, свинцовая, полная душераздирающих эмоций слеза.
– Да, возможно, он стал более истеричным, но не менее задорным! – задрав идеально выбритый подбородок, чтобы поправить галстук, заметил Джим. – Да, и, к тому же, ты – по ту сторону зеркала, и, знаешь, это лёгкое расстройство, принесенное вчерашними известиями, изрядно потрепало меня, вот и всё… признаюсь, ты прав, тону свойственно меняться, но больше я склоняюсь к тому, что никто не заметит такой мелочи… – задорно улыбнувшись во весь рот, подмигнул он своему отражению.
«Hi, kids, who I am?» – репетируя заранее написанный сценарий, ждал ответа в зеркале Джимми. – Ну же, подыграй мне! Что-что? Вы сказали «Happy»? О да, это я, и сегодня мы будем смеяться до упаду…
Поддельный смех вскоре сменился истерически подавленным, а вскоре и вовсе стал горьким, как полынь. А в разуме всё мелькала фраза: «who I am?»
Я мог часами тонно бормотать, не замечая, как ясное синее небо сменяется алым закатом, напоминающим только что вытоптанный, как тысячу лет назад молодыми девицами, сок винограда, стекающий и растворяющийся в море.
– Вот моя награда! Несколько часов неосознанного молчания собственных мыслей, полёт в мир грёз. О, даже сны не приносят мне такого спокойствия…
«Весь мир – арена, сынок, а мы в ней создаём шоу для богов Олимпа. Отнюдь наскучивших, скармливают львам, не позволь себе умереть от лап жестокой судьбы!»
Это были последние слова отчима перед не менее фееричным концом «его шоу», только это была не месть богов, а сердечный приступ, вполне объяснимый не самым здоровым образом жизни. Повторить его судьбу я не хотел, и уже тогда решил уйти из чуждого мне места, так называемого «домом». Искать бы меня никто не стал, ведь сироты – отбросы общества.
Как-то однажды мы были в цирке, этот поход был решающим в моей будущей судьбе. Восхищение ещё остывало в моих глазах ближайшие сотню, а то и две сотни миль. Одиночество и трепетный огонёк, внезапно зажегшись, породили твёрдое решение стать лучшим номером на этой арене. И тогда смело и отчаянно я поспешил в купол, который гастролировал по всей стране…
Неожиданное завывание желудка прервали этот экскурс в прошлое.