Читать Сколько нужно мужчин, чтобы…
Звонок вспорол подушку сна с плавно опавшими перьями. Смахнув их с лица, я глянула на часы: что за блажь – звонить в пять часов в день рождения?
Первыми всегда поздравляли, ответственные за мое появление на свет, родители. Проснувшись, я находила на коврике у кровати книжку «Пеппи Длинныйчулок», надписанную четким, учительским, маминым почерком. Или нарядные туфли на металлическом подносе из-под самовара – это хулиганил папа. А однажды он возник в дверях с полотенечным тюрбаном на голове и, фокусником, выкинул из-за спины белый чешский мяч (о таком мечтали все девчонки из нашей волейбольной секции!). И мяч запрыгал по комнате – звонким обещанием вечности жизненных даров.
И когда родители отбыли на историческую родину, а я осталась в Кишиневе, они по-прежнему спозаранку названивали в этот день. Хотя не в такую же рань!
Я отвернулась и укрылась. И меня накрыл памятный до мельчайших деталей кровавый сюжет.
Как недавно обнаружила, чтобы не забыть впечатлившее тебя сновидение, нужно, не открывая глаз, мысленно прокрутить его заново. Однако этот сон хотела бы забыть! В нем – раз за разом – стреляли в моего мужа, и он падал мне на руки, заливая кровью сорочку, а я – снова и снова – пыталась удобнее устроить его на диване да уговаривала потерпеть до приезда «скорой» и не осознавала, что врачи здесь уже не помогут. Причем средства, способного избавить от бесконечных просмотров кошмарного этого ролика, не существовало.
А телефон продолжал звонить. И я, наконец, сняла трубку.
– Привет, Манон! – так называл меня только одноклассник Вася Драган. – С рождением, красавица!
– Откуда ты знаешь? – вяло удивилась я.
Выехавший сколько-то лет назад в Штаты, Василий никогда и ни с чем меня не поздравлял. Так, позванивал иногда – с годами все реже.
– Что, знаю? Что ты красавица? – рассмеялся он за океаном.
– Что у меня день рождения. Ты обычно не помнил знаменательных дат.
– Таки проснулась! Но, давай, для начала выпьем. У тебя ведь, наверняка, в холодильнике стоит бутылка «Брюта»?
«Брют», конечно, был. В студенчестве – когда уже родилась Глашка, и муж искал себя в чужих объятьях, а я разрывалась между садиками-поликлиниками и лекциями-семинарами по судьбоносным предметам, вроде, «Ленин о журналистике» – по вечерам, оставив уснувшую дочку на попечение свекрови, уезжала на дискотеку в политехнический. Васька там был диджеем, по тогдашней терминологии. И я плясала себе, вытанцовывая за ночь и экс-мужа, и противную докторшу из детской поликлиники, и третировавшего меня профессора, с которым первокурсницей, по недомыслию, заспорила на экзамене о том, что, в действительности, в таком-то году и по такому-то случаю Ленин изрек о журналистике то-то и то-то. Память у меня отличная, но это же не повод для публичного диспута с главным факультетским идеологом, пусть даже он и подзабыл фактуру придуманного им самим предмета! Так выговаривал Василий, когда, по завершении дискотечного действа, мы оставались выпить в его каптерке с веселым преподавателем физики и летучей красоткой-стюардессой. Физик, впрочем, он мог быть и химиком, мастерил коктейль из водки, шоколадного ликера и шампанского. И я сначала потягивала припасенный Васечкой благородный «Брют», а затем вместе с народом потребляла многослойную взвесь. «Истина гласит, что природа не терпит пустоты порожнего бокала. И мы не пойдем против естества!» – вещал физик-химик. И, точно, не противился природе. И стюардесса заоблачно смеялась.