Читать Пляска у Священной Горы

Случалось, ночью, когда крупные, хорошенько вызревшие звезды, достигнув апогея, готовились, подобно злачному колосу, что накануне жатвы сгибается под собственной тяжестью, склониться и соскользнуть куда-то вниз по небу, Каин слышал, как Ева приглушенным голосом попрекает Адама какой-то Лилит. О любви двоих – мужчины и женщины, Каин еще полного представления не имел, поскольку самолично не изведал, что это такое, но догадывался, что родительница недовольна отцом: «Признайся, ты ведь был влюблен в эту рыжеволосую бестию?» Что отвечал тот, до слуха не доносилось, скорей всего, Адам отмалчивался, не принимая ревность жены всерьез. Похожие выяснения отношений, вообще-то, случались и белым днем, и Каин готов был дать голову наотрез, что и сейчас вот речь идет о некоей таинственной Лилит. Он судил так по реакции, по жестам, по выражению лица отца, который или смущенно улыбался, или слабо отмахивался рукой, как от надоедливой мухи, а то и грозно хмурился, и тогда уж мать в мгновение ока сникала, покорно отступала, во всем ее облике проглядывало желание исчезнуть, раствориться, стать этакой женщиной-невидимкой.

В такие минуты: и ночью, когда в прорехи над головой (кровля кое-где прохудилась) заглядывало усеянное звездами небо и слышалась только шелестящая, как осока под ветром, речь матери, и днем, когда родители находились где-то в отдалении, а о том, что у них за разговор, можно было судить лишь по мимике отца, Каин с неудовольствием думал об Авеле – тот или сладко посапывает на своем застеленном душистым сеном топчане, хорошо угревшись под одеялом из нескольких кусков овчины, и наверняка снятся ему приятные сны, иначе с чего этот дылда улыбается, как ребенок – ласково и нежно, или лежит себе Авель на траве, раскинув руки и ноги, и неотрывно глядит вверх, в ту текучую, в беспрестанном движении голубизну, по которой плывут белые, как его агнцы, облака. Ничто Авеля не заботит, не тревожит, кроме пасомого им стада, кроме ожидаемого приплода, кроме того, чтобы уберечь своих овечек и прочую живность от злых зверей.

Каину ведомо было, как сильно тоскует отец по Эдему, навсегда, увы, утерянному. Взять хотя бы солнечную рябь на реке, близ которой они поселились. Она, если верить Адаму, не шла ни в какое сравнение с теми бликами, которые играли на водной глади реки, орошавшей сад в Эдеме и затем разделявшейся на четыре могучих потока. И зелень травы, роскошных древесных крон, чья тень спасала от немилосердного, бывало, зноя, тоже уступала вечной зелени и немыслимому цветению райской растительности, не знавшей, что такое осень и сопряженное с ней увядание. А о вкусе тех плодов, которые сейчас отягощают ветки и которыми кормится их небольшая семья, нечего уж и говорить.

– Отец, я вижу, ты сильно тоскуешь по Эдему, – однажды сказал Каин. – Там было лучше?

– Да, там мы испытывали негу, безмятежность, покой. Там нас с матерью твоей ни на миг не оставляло поистине райское блаженство. Но провинились, сильно провинились мы перед Господом, и он изгнал нас из рая, – тяжко вздохнул Адам. – И все же…

– Что – и все же? – продолжал допытываться Каин.

– И все же Господь определил нам дальнейшую жизнь, а это гораздо лучше, чем небытие, хотя забот у нас полон рот, ведь в поте лица добываем хлеб наш насущный. И так будет, пока мы с Евой, а потом когда-нибудь и вы, и ваши дети, и дети детей ваших, не возвратимся в ту землю, из которой Он, по крайней мере, меня и сотворил. Все-таки Господь добр и милостив – и отца твоего, и мать твою Еву Он одел в кожаные одежды, дабы в холод и ненастье нас согревало тепло. Опять же, препоясав ими чресла, мы сокрыли наготу, которой с матерью твоей там, в райских кущах, не стыдились, а здесь вот познали, что такое срам.