⇚ На страницу книги

Читать Алевтина

Шрифт
Интервал

Я почувствовала приход весны, ещё даже не успев открыть глаза. Запах растворённой в воздухе лёгкости и яркий свет, просачивающийся сквозь опущенные веки, – эти родные ощущения я узнала мгновенно и тут же мысленно поблагодарила их за то, что они вновь ко мне вернулись.

Чуть приподнявшись на кровати, я посмотрела на залитое солнцем окно. Яблоневое дерево, которое росло напротив, стояло ещё совсем голое, но мне показалось, будто от него уже начал исходить сладкий фруктовый аромат. Плавно встав с постели, я босиком шагнула прямо в центр световой дорожки на дощатом полу. Ступать по ней было непривычно легко: от нагретой древесины исходило такое нежное тепло, которое словно, лаская, приподнимало меня в воздух.

Насколько же проще становится просыпаться, когда приходит весна! Я сразу вспомнила свою соседку из интерната Катю: зимой нас поднимали, когда за окном было ещё темно, и она сначала по нескольку минут лежала лицом в подушку, отказываясь пошевелиться, потом под всеобщие уговоры вставала и, потирая глаза, сердито заявляла, что в такую рань ей нужно время, чтобы где-то найти свою душу и всунуть её обратно в тело.

«Интересно, что с ней сейчас?» – подумалось мне мимолётом. С Катей мы не виделись уже несколько лет.

За окном вовсю кипела жизнь. Люди, вдохновлённые весенним пробуждением природы, были как-то по-особенному бодры, шли размашисто и непривычно часто смотрели вверх. Одеты все были очень по-разному: кто-то боязливо продолжал носить зимнюю куртку, не доверяя слабому мартовскому солнцу, а кто-то уже осмеливался выйти и в тонкой рубашке.

Среди прохожих я заметила Максима Ивановича – хозяина квартиры, в которой я снимала комнату. Он опять тащил за собой какую-то рухлядь: главным его увлечением было приволакивать домой всякий хлам и что-нибудь из него мастерить. В основном, получались сомнительные украшения для двора вроде свиней, собранных из покрашенных в розовый цвет пластиковых бутылок, но иногда выходило и что-то стоящее.

Однажды я нашла на улице деревянную дощечку с рисунком, который меня заворожил: круглое жёлтое солнце с идеально ровными извилистыми лучами и голубой полумесяц с волнистым узором. У светил были человеческие черты лица, так что солнце очень весело и пристально таращилось прямо на меня, а месяц с прищуром и лёгкой усмешкой посматривал на солнце. Подняв эту деревяшку, я несколько минут была не в силах оторвать от неё взгляд. По этим выражениям лиц я поняла, что светила знают что-то безумно важное, способное объяснить буквально всё вокруг, только вот человечеству этого узнать никогда не суждено, поэтому они и смотрят на нас сверху так лукаво.

Не замечая ничего вокруг, я принесла эту дощечку домой и ещё целый вечер её разглядывала. В какой-то момент меня осенила догадка, почему я могла настолько сильно впечатлиться: точно такое же изображение где-то встречалось мне в раннем детстве.

Я почти ничего не помнила о том, что было со мной до детского дома: там я оказалась в два года. По тем мелким крупицам воспоминаний, которые иногда внезапно вспыхивали и тут же перемешивались в сознании со снами и фантазиями, я пыталась понять, кем были мои родители и что с ними произошло. Увы, к ответу близко я никогда не приближалась: красочные образы, возникающие в памяти, мгновенно рассеивались либо путались с более поздними впечатлениями. Единственным, за что я могла хоть как-то уцепиться, становились предметы, стойко напоминающие мне о раннем детстве, – их я называла своими артефактами – одним из них стала эта дощечка.