Все вместе. Пятнадцать глав, пятнадцать книг, пятнадцать жизней.
Коротких, но ярких.
Возможно, не таких коротких, когда о них вспоминаешь.
Вспоминаешь…
Она девушка.
Большая и красивая.
Но живёт она там, где нет мужчин.
Редкий путник интересен ей безмерно, и она готова отдать ему все.
И отдаёт.
Разочаровавшись сразу или через много лет, она терпит, страдает, но потом всегда убивает.
Даже хорошего и даже того, которого любила безумно.
И снова ждёт.
И тоскует.
Страстная и нежная.
Терпеливая…
Мне хорошо
От счастья
От меня
От нее
От всего
Что вокруг
Что сейчас
Что было
Только что
У меня
У нее
У нас
С нами
Было…
В бушлате.
Почти весна.
По лестнице вниз.
Железная дорога, понятно сразу.
Перехожу на другую сторону.
Что я здесь делаю?
Иду и жду.
Жду, когда закончится этот день и наступит ночь.
Жду, когда что‑то изменится.
И знаю, что будет так же, как вчера.
Так же как год назад.
И как пять…
Но я иду.
Со мной она.
Моя музыка.
Я с ней.
Она со мной.
Ночь уже почти наступила.
Где‑то половина до ноля.
Скоро.
И может быть что‑то изменится.
Может быть.
Я верю.
Я подожду еще.
Пройду ещё и подожду.
Подожду…
У неё так много собак, что я даже не знаю сколько их.
Когда мы в детстве играли в города, то столицу Венесуэлы Каракас произносили с ударением на
последнем слоге, а надо было на втором.
Она потом жила в этом городе. Долго.
Кто бы мог подумать.
Как младшему брату она постоянно дарила мне подарки.
А я постоянно ломал что‑то, что ей было дорого.
Она это целый мир для меня.
Один из четырёх. Того, далекого детства.
Жизнь непростая штука.
И у неё.
Трое сыновей. Не знаю сколько собак. Муж. Дипломат и посол. Мексиканец.
Это не просто.
А город, в котором она сейчас живёт, мы называли всегда правильно.
Мехико.
Слезится глаз
Хромает
Упал
Сломал ребро
Больно кашлять
Кожа прозрачная
Морщины
Худой
Тяжело говорить
И дышать
И ходить
И жить…
Самое тяжелое это ждать
Когда вырасту
Когда пойду в школу
Когда ее закончу
Когда смогу делать то, что умею
Когда дадут делать то, что умею
Когда встречу ее
Когда они родятся
Когда они вырастут
Когда появятся внуки
Когда буду смотреть на океан на закате
Когда уйду…
Посудомоечная машина смывает рисунок на кружке.
Скоро он исчезнет совсем.
Как и я…
Страшно
Могу умереть
Опять
Один
Никто не придет
Так убивать
Себя
Я начал давно
Пропасть тянет
Как не отходи
Она здесь
Она внутри
И падаешь
В колодец
Без дна
Вырву себя
Найду
Спасу
Прощу
Помогу
И не узнаю себя
Потом
Потеряю того
Кто упал
На дно
Которого нет
А я
Есть
Без него
Без меня
Живой
Почти…
Она сидела рядом.
Ее речь была спокойна и рассудительна, а сама беседа логична, осмысленна и похожа на дружеский разговор.
Но, через пять минут, у него дико закололо, заболело и заныло в груди.
Сердце? Невралгия? Что‑то с желудком?
И в этот раз, и потом.
Врачи, исследовав его вдоль и поперек несколько раз, не нашли признаков нездоровья и источник боли.
Да и сама боль подвергалась сомнению.
В последнее время он слишком часто думал о суициде, смысле жизни вообще и о том, что мир катится черт‑те куда, а профессиональные победы, личностный рост и денежные поступления оставляли желать лучшего и это еще мягко сказано.
Помочь мог только тот, кто всему научил.
– Александр Николаевич, у меня к вам просьба.
– Да, Миша, я тебя слушаю.