Лёха Половинкин проснулся на рассвете и ощутил в утренних сумерках, что находится между мирами, между прошлым и будущим, но не в настоящем – вне времени и пространства, вне измерений и физических законов. Он ощутил себя, как чистый разум, который не просто постиг законы мироздания, даже миллионов мирозданий и не мирозданий – чёрных дыр и анти материй, где ничто поглощает всё, а всё оказывается песчинкой в песочных часах, и миллиарды всего сыплются вверх сквозь узкое горлышко времени, которое постоянно сужается, а песчинки всего лихорадочно пытаются просыпаться сквозь это сужающееся горлышко…
Ощущение было потрясающим, близким к эйфории. Лёха посмотрел по сторонам, оглядывая комнату, будто видел её в первый раз, затем поднялся с постели осторожно, боясь расплескать это своё новое великолепное ощущение.
Половинкин расправил плечи, ощущая себя великаном космических масштабов (голова его терялась где-то в созвездии Кассиопеи), засунул ноги в тапки, словно в кольца Сатурна.
«Я – сверхчеловек… – спустился Лёха до оформления своей божественной мысли языком людей и, с трудом, вспомнил, откуда этот образ, – Кажется, это было у Ницше, но он писал глупости…»
Былые земные навыки Лёха вспоминал медленно. Он встал под душ. Вода была прохладной и никак не могла согреться в холодных после ночи трубах, но для Половинкина это было абсолютно неважно – это была мелочь, не играющая никакой роли. Затем Лёха вспомнил, что люди обычно завтракают, пошёл на кухню, открыл холодильник, достал упаковку яиц, поставил сковородку на плиту, налил в неё масла и разбил туда же два яйца. Одно из них оказалось тухлым, и кухню наполнило смрадом.
Половинкин закашлялся, улыбнулся своей божественной улыбкой и пошёл выбрасывать яйца в унитаз. Затем, он тщательно промыл сковородку, вытер её и заново поставил яичницу жариться на плиту.
Позавтракав, Лёха вспомнил, что обычно ездит на машине на работу. Удивило Половинкина, что его одежда размерами своими не превышала даже пределов земной атмосферы и умещалась, как ни странно, в платяном шкафу, да мало того, неожиданно оказалась впору. Тут же вспомнил, что там, где он находится, в это время года холодно, и Лёха, натянув сверху куртку, вышел из квартиры.
Весь двор, деревья и машины были покрыты белой холодной субстанцией. Лёха вспомнил, что она называется «снег». «Какая неудобная для существования живой материи планета! – подумал Половинкин, – по крайней мере, то место, где я в данный момент нахожусь».
Лёха открыл машину и стал счищать с крыши автомобиля холодную субстанцию найденной внутри машины щёткой. Неожиданно он почувствовал, как что-то жёсткое упёрлось ему в подостную фасцию. Лёха обернулся – позади него стояла старушка и тыкала его черенком лопаты в спину.
– Ты зачем снег на тротуар сбрасываешь? – ласково спросила бабушка, но в голосе её проскользнула угроза, – Я тут убираю снег с тротуара, а ты его сбрасываешь!
Лёха посмотрел на бабулю и осенил её своей улыбкой сверхчеловека.
– Ты чего это лыбишся?! – заверещала вдруг старуха, – Я тут убираю, а он снег сбрасывает и лыбится! Бессовестный!