Читать Сходник

I

Где найдешь, где потеряешь – наперед не угадаешь! Ибо наша жизнь – бесконечная череда обретений и утрат, «американские горки» и рулетка, кою раскручивает твоя собственная судьба. И порой единственное слово, услышанное всуе, многое переменит, становясь первым фрагментом пазла, исподволь выкладываемого свыше. А что предопределено в той головоломке, не скоро станет понятным, а может, и никогда – разве что в посмертных пределах. И не дано провидеть, во благо сие або к горестям…

От наскока банды Жихоря, еже пришлось вернуться в свою весь с покойниками, ранеными, пленным и осьмью разбойничьими лошадьми – прочих из них, разбежавшихся по кущам, не удалось отловить, минуло седмь дней. И на торг отправился все тот же обоз – на сей раз из девяти телег при четырех конных в охране. Ехал он уже обычной дорогой – не лесом, а вдоль правого берега Москвы, ведь заливные луга, бывшие на пути, уже просохли.

Чуть ли не по прибытии все меха Молчана, включавшие шестьнадесять бобровых шкур, единодесять куньих и типовую связку из сорока шкурок векшей, взял, не поскупившись, заезжий купец, промышлявший зело доходной перепродажей мехов за пределами Земли вятичей.

Пополудни второго дня он выгодно сбыл привезенный бобровый пух и половину, считай, бобрового жира для целительных натираний. Вслед встретился с давним знакомцем по охоте на тура и Тмутаракани. А вечером оказался в компании, где вкушал отдохновение от коммерции и некий новгородский купец. Сей, именем Жирослав, прибыл с товаром, закупленным у иноземцев, для реализации с большой выгодой. Привез – в изрядную цену – сукна, полотна, сосуды из стекла и солнечного цвета алатырь с побережья Варяжского моря: в бусах, а порознь, – для оберегов.

Доставил и краски для лучших тканей – за них он запрашивал просто неимоверно! И отказывал даже в малых скидках, приговаривая, что сущая дешевизна сие в сравнении с виденным им в торговых странствиях кармином, не говоря уже о пурпуре; впрочем, все разошлись и они.

Частично не обломилось ему лишь с чужестранными винами, пусть и привез всего четыре бочонка с целью определить, окажется ли на них спрос у вятичей, буде соберется на данный торг в иной раз.

Однако, в прямое отличие от прочих товаров, сумел продать лишь бочонок вельми дорогого мадьярского.

На болгарское и ромейское, а и они предлагались зело недешево, никто и не позарился. Сказался, конечно, явно неумеренный запрос продавца, однако главная причина заключалась в ином.

Заморские вина вообще на котировались у вятичей, с достатком выше среднего, воспринимаясь в их застольях некоей диковиной, и не боле. Ибо в их земле, наряду с Булгарией на Итиле и Полоцким княжеством, добывался бортниками-лесовиками мед, не имевший равных ни на западе, ни на востоке, ни на юге, ни на севере. Из него готовили знаменитое хмельное питие, представлявшее разведенный водой пчелиный мед главного взятка, смешанный с ягодами, фруктами, и анисом, сдобренный вслед хмелем и перекипяченный. Дале в него добавляли хлебную закваску и оставляли бродить не мене, чем на двадесять дней. И назывался он «вареным», либо «сытным» – из сыты.

Легендарный же ставленый мед, доступный лишь немногим, высоко стоявшим на тогдашней социальной лестнице, выдерживался по десять-пятьнадесять лет. А на княжеских пирах у московских князей, начиная с Ивана Калиты, мед подаваемый на столы, имел выдержку в тридесять пять!