В ненастный день 1876 года в бедной деревенской усадьбе родилась никому не известная девочка Мотя Харитонова. На неё никто не обратил внимания. Подрастая, она часто смотрела на далёкие звёзды и мечтала о будущем. Девочку заметил известный в то время купец по прозвищу Афанасий.
Однажды он собрался поехать за три моря и тайком захватил с собой Мотю. До Индии купец не доехал: его арестовали во Франции, а Мотю Харитонову выслали как немецкую шпионку.
Голод гулял по Франции. Надо было работать, а у девушки не было никакой специальности. В детстве она много читала и по самоучителю, без музыки разучила индийские ритуальные танцы. Теперь это пригодилось. Так она стала танцовщицей Мата Хари. Слава её загремела по всей Западной Европе. К её ногам были положены громкие титулы и имена. Великие люди говорили о ней в кулуарах и частных беседах. Станиславский, узнав о ней, тепло улыбнулся. Немирович-Данченко, услышав о её танцах, молча огляделся вокруг себя. Она была в зените славы, когда началась Первая мировая война. По ночам её тянуло домой. Но судьба распорядилась иначе – её арестовали. Единственное, что могли ей инкриминировать, – это неразборчивость в связях. Но судьи были глухи и обвинили её в шпионаже. Умерла Мотя Харитонова 15 октября 1916 года, не дожив всего восьми лет до появления стриптиза.
Сижу как-то в Анталии на пляже, а напротив меня – женщина, бюстгальтер сняла и так вот без него и сидит.
Я два дня терпел, а на третий говорю:
– Чего это вы так вот с голыми этими сидите?
Она говорит:
– Вам с голой грудью можно, а мне нельзя?
Я говорю:
– Но мы, мужики, на пляже все с голой грудью.
– Вот и я тоже, а вы что хотели?
– Я, – говорю, – хочу, чтобы вы их прикрыли.
Она говорит:
– А что, они у меня такие плохие?
– Нет, – говорю, – просто они меня от моря отвлекают.
Она говорит:
– Вы, мужчина, странный какой-то, это же топлес.
– Какой, – говорю, – ещё топлес? Сняла бюстгальтер, а виноват какой-то топлес.
Она говорит:
– Мужчина, вы что, только что с ветки слезли? Вон ещё женщины топлес сидят, и никто не возмущается.
Я говорю:
– Тогда и всё остальное снимите.
Она говорит:
– Ага. Размечтался.
В общем, умыла меня.
«Ладно», – думаю. На другой день прихожу на пляж, а она уже там лежит вместе со своим топлесом. Я рубашку снял, брюки снял, плавки снял, остался в одной белой кепке.
Она говорит:
– Мужчина, вы чего?
Я говорю:
– У меня сегодня топлес.
Она говорит:
– Какой топлес? Это не топлес, это – голая задница.
Я говорю:
– Вам можно, а мне нельзя?
Она говорит:
– Я не голая, я в трусах.
Я говорю:
– Я тоже в кепке. Хотите, ещё шлёпанцы надену?
– При чём здесь шлёпанцы, если у вас всё остальное голое?
– А что, – говорю, – я плохо выгляжу?
Она говорит:
– Вы меня от моря отвлекаете.
Я говорю:
– А вы не смотрите!
Она говорит:
– Как же не смотреть, если это возмутительно. Почему вы в одной кепке?
Я говорю:
– А почему вы раздетая?
Она говорит:
– Для красоты. Вот я зимой разденусь перед мужчиной, и все увидят, какая у меня загорелая грудь.
– Ага, – говорю, – А я, значит, должен всю зиму в темноте раздеваться?