⇚ На страницу книги

Читать Напролом. Через завалы, буреломы, болота. Из рассказов геолога - стр. 3

Шрифт
Интервал

Худолеев криво усмехнулся и сплюнул в костер.

– Кого там «сами»! А за что?

– Ну, как? С Антоновым не гулял, но ведь сочувствовал? Обрезом не баловал, допустим. А хлебушком помогал?

– Кто сейчас упомнит? – уклончиво ответил Худолеев.

– А все-таки, за что? Хозяйство, говоришь, крепкое! А что значит – крепкое?

– Крепкое значит крепкое! В долг не просили.

– Понятно. А работал кто?

– Отец работал. Трое братьев нас…

– А батраки?

– Так то в страду, когда самим не управиться.

– Вот видишь? И батраки! Время-то новое пришло, строй другой, а вы по-старому норовили жить.

– Так в Сибирь-то за что?

– Не я судил, не знаю. Только сам скажи: реквизировали у вас хозяйство, согласились вы?

Худолеев молчал.

– Не согласились! А тут, и двенадцати лет не прошло, война! Немец нагрянул. Вы на чьей стороне были бы?

– Так что же мы, своему народу супостаты?

– Вот это ты правильно говоришь… Здесь!.. Сейчас!.. А тогда иные и по-другому рассудили.

– Я за других не ответчик.

– Точно! Поэтому мы с тобой и сидим сейчас рядом, и курим. А «иные» в другом месте.

Вода в ведерке вскипела и побежала через край.

– Студент!

– А! – встрепенулся Иван. Слушая внешне миролюбивый разговор Михеича с Яковом Родионовичем, он отвлекся, вспомнил отца.

Взяли отца в 49-м, а вернулся он в 55-м, год назад, по реабилитации. Вернулся назад, но каким-то другим, поста-ревшим, тихим, молчаливым. Иван сразу поинтересовался:

– Как там?

– Дома лучше.

Только и сказал, а посмотрел грустно. Больше к этому раз-говору не возвращались. Но Иван вспомнил, как вернулся отец. Не по бесплатному «литеру», на скудные рубли купил билет в купейный вагон. Ехал «как все». А костюмчик затасканный, воротник на рубашке истертый… Встречали его на вокзале всей семьей. Плакали, целовались, смеялись. Отец держался достойно. Только губы дрогнули, когда увидел всех со ступенек вагона.

– Я же говорил: по ошибке! – сказал он. – Забудем.

Встречали всей семьей…

Но нет, не забыли эти годы ни мать, ни Иван. И сам отец не забыл. Не говорил только о том времени.

А сейчас Худолеев как бы воскрешал прошлое. И в этом прошлом личные судьбы отца и Михеича стояли рядом.

«Рядом? – Иван был удивлен своим открытием. – Не может быть!»

Он настолько углубился в воспоминания, что не сразу мог сообразить, что хочет от него Худолеев.

– Ты солил? – спрашивает его Михеич.

– Солил.

– Жаль.

– А что?

– Самое вкусное выбегает.

– Ну, Михеич! Я подумал, ты медведя увидел. С тобой не соскучишься!

Он снял ведро с огня и разложил картошку по мискам.

– Не рано? – спросил Анин.

– Горячо – сыро не бывает! – ответил Худолеев.

Поев, Анин первым обтирает свою миску и поднимается. Спать!

Но отвлечься от своих мыслей Иван не смог. Он спросил тихо, еще не убежденный, что надо вступать в разговор с уверенным в своей правоте малознакомым человеком.

– Значит, все что делалось – правильно?

– Правильно! – убежденно ответил Анин. – Потому что в том была объективная необходимость.

– А жестокость?

– Жестокость лишь высшая мера необходимости. Петр Первый положил при строительстве Петербурга около миллиона жизней. А знаешь, сколько в то время составляло население России?

– Сколько?

– Около пяти миллионов податных душ. Это значит около 20—30 миллионов человек.

– Значит, Вы считаете, что жестокость Петра Первого исторически оправдана?