– Глупый след грусти, – она всхлипнула, и продолжила:
– Его я сотру. Она опять всхлипнула, вытерла слезу на щеке со словами: – А последний листочек – сдует к утру!
Она положила тонкую кисть на выпиравший живот, потом тоскливо посмотрела через стекло на берёзку, что стояла во дворе.
На её жёлто – оранжевой кроне, трепетавшей от удивительно тёплого ветра, – шёл уже ноябрь месяц, -на совсем тоненьких верхних веточках сидели две пичужки. Из-за всходившего солнца, мокрая листва золотилась, а у птах теперь виднелись алые грудки. Они вели перекличку, как это делают снегири, с тихим грустным присвистом, порхая с ветки на ветку, заставляя колыхать огромный жёлтый шар, на который походила берёзка из-за роскошного покрова.
– Ведь посмотри!…Ни один листочек не упал, хотя снегири изрядно потрепали дерево! – прошептала совсем молоденькая девушка, что готовилась стать матерью.
Она увидела пару, пусть даже из птичек, и чувство одиночества нахлынуло, снова дало о себе знать: где – то внутри всё сжалось, а по телу пробежала неприятная дрожь. И хотя в избе было хорошо натоплено, она натянула концы пухового платка, который накинула на плечи, и скрестила их на груди. Потом подошла к окну вплотную, и с силой подула красивыми губами на стекло, туда, где виднелась берёзка, не желающая облетать даже в ноябре. Она обвела взглядом все голые деревья, среди выпавшего снега, и опять подула на непокорную берёзку.
Это, конечно, помогло, дане надолго: жёлтую крону скрыло запотевшее стекло. Но буквально, через секунды, окно опять стало прозрачным. И такая немудреная листва засверкала монистом в утренних лучах!
Она набрала воздуха, чтобы дунуть изо всех сил на окно, но из-за слёз, скатившихся на верхнюю губу, громко фыркнула, забрызгав окно. И рассмеялась от нелепости своего занятия: дуй, – не – дуй, а берёзка стоит, и победно переливается золотом среди белизны снега, местами, правда растаявшего.
Да, такой тёплой осени даже старики не могли припомнить.
Неожиданно, под сердцем толкнул ребёнок. Потом ещё, словно говоря: «Ну чего, мама? Какая же ты – одна?»
Она улыбнулась: теперь – действительно.-не одна! И не важно, что будет, – она станет мамой! Она положила обе руки на живот, скрестив нежные пальцы, даже не зная, чью жизнь теперь они будут держать. Потом смело подняла подбородок, и улыбнулась солнцу, что так приветливо освещало будущее утро. Расправила узкие плечи, которые сутулила в последнее время, словно пряча живот ото всех. Теперь на этих хрупких плечах ей предстояло нести самую нелёгкую и великую долю, что дается женщинам на земле – быть матерью…
Ночью поднялся сильный ветер. Она проснулась.
Стены в доме трещали, а за окном завывала вьюга.
Что-то резко дёрнуло в низу живота. Она охнула от резанувшей боли. «Берёзку, наверно обнесло… -мелькнуло в голове.
Она мигнула фонариком по постели; на простыне виднелась кровь. Страх снова сковал её, – теперь не ложного стыда, равного глупости, а страх потери того, что она осознала, и назвала счастьем. Помощи ждать было неоткуда; в их захолустье не работал даже фельдшер…
А телефон отца ребёнка замолк месяц назад.