Я был собой, когда меня снова позвали в мир людей
Когда лицом к лицу я говорить
С природой буду, что древнее патриархов,
Увижу я, как в небе отразятся
Предания прошедших вскользь времён.
Когда печаль отсталою жар-птицей
Прикроет звуки медленного бденья
Своим крылом, изнемогавшим вволю
О пересказе с самого утра,
Я буду говорить о трудных судьбах,
Впечатанных во звёздны очертанья,
Отдавших душу за немых потомком,
Отчаявшихся жизни путь пройти.
Я перестану говорить по складам
И, просто голову косматую задрав,
Завою на луну, как все когда-то
В какой-нибудь из жизней подвывали
От осознанья бренности творимых,
И, без согласья в бездну прочь нырнув,
Я буду спать секунду или вечность…
Но лунный свет смешается с судьбою,
И всё вернётся на круги своя.
Забавный он…
Вызвать меня в ночь Калан Май, в ночь Бельтайна и надеяться, что это пройдет просто так! Немыслимая самонадеянность… Тут все такие или через одного?
… Мне пока не очень уютно в этом теле. Но… не привыкать. Язык, правда, какой-то мудрёный. Недаром появился много позже, чем я пережил своё последнее воплощение, а их у меня было не одно.
Ничего, освоюсь. И с новым телом, и с новым языком, которым я расскажу вам свою историю. Он хотел рассказать её вместо меня. Долго готовился, если я верно просматриваю его жизнь. Даже вроде изучал какие-то манускрипты, правда, не на пергаменте и даже не на… как же это слово на латыни?.. Как назло, забыл! А, in folio! Да, вместо фолиантов тут есть ещё всякие малопонятные для меня приспособления. Нажимаешь, куда надо, и появляются буквы, проведёшь пальцем – текст исчезает и появляется новый; проведёшь пальцем обратно – прежний текст возвращается.
Все эти премудрости мне ещё предстоит освоить. Как всегда, всё приходится делать самому…
Я давно ждал этого. Ждал, когда меня призовут, и теперь, когда это случилось, я буду рассказывать вам историю своих жизней с помощью этих хитроумных устройств. И да поможет мне в этом пламя великого Бели, разжигающее наш ауэн сквозь века и тысячелетия!
Уверен, что вы никак не можете понять, кто я. Нетрудно сказать.
При первом рождении я получил римское имя Моридунон – Морская твердыня, которое в моей семье, где мы говорили на одном и том же языке, переделали в Мирддин.
Меня называют Лалойкен – Неугомонный.
Меня называют Сыном Кромешной Тьмы.
Меня называют Безумцем из Каледонского леса.
Я – Мидир, сын Дагды, величайшего из Детей Неба; владыкаПолых Холмов и тайных волшебных троп, что пролегают между ними.
Не столь долго, но именовался – и именуюсь – я Эмрисом, Амброзием, дабы скрыть подальше от врагов истинного Аврелия Амброзия, лучшего владыки своего времени, и так и остался я его названным родичем.
И только потом, много лет спустя после моей последней смерти, с лёгкой руки христианского жреца, коего накрыл истинно друидический ауэн легенды об Артосе-Медведе, я стал называться так, как было благозвучнее для новых почитателей наших сказаний, – Мерлином.