Читать Тридцать девять с небольшим. Книга первая

Эта правдивая история приключилась одновременно в наши дни и на пятый вторник от того памятного  понедельника. В ней тридцать один и четыре десятых процента вымысла, но это, опять же, не точно, да и какой рассказчик не любит приукрасить и добавить от себя что-то для сюжета…но это совсем другой случай, мой дорогой читатель. В нашей истории факты и только факты!

События этой повести начались в стране, которой нет на обычных картах; возможно, вы в ней бывали в детстве, когда мы верим в чудо, и наша фантазия может переносить нас куда угодно, и поезд в другие миры отходит почти каждую ночь от нашей детской кроватки, но об этом спустя время, взрослея, мы, к сожалению, забываем. И волшебный поезд, мигая огнями, мчится к другим маленьким пассажирам.

В Городе у Большого дуба наступал  вечер, по-летнему тёплый, ещё наполненный сочными зелёными  красками. Хотя художница-осень в берете из желтеющих листьев, плаще из тумана, с палитрой в правой руке и кистью в левой, так как она левша – иначе не объяснить рисуемые ею необычные  пейзажи, – поминутно отходя, шмыгая носом, щуря левый глаз и любуясь каждым мазком, уже начала неторопливо рисовать свои загадочные картины.

Большие полосатые пчёлы-труженицы, устало жужжа о том, что в этом году мало пыльцы и этот вопрос нужно поднять на собрании пчелиного профсоюза, летели в улей.

Старый сверчок настраивал свою скрипку, готовясь, как всегда, к небывало особенному каждодневному вечернему концерту. И, я вам скажу по секрету, мой дорогой читатель, неспроста, оооох неспроста: сегодня он решительно поменял местами две ноты в своем двухчасовом концерте!  Наш старый сверчок был бунтарем с молодости – ооо, как застенчиво закатывали глаза божьи коровки, как трепетали крылышки у бабочек- капустниц, когда он с упоением извлекал мелодию из своего инструмента! И, представьте себе, даже строгий жук-усач, не очень щедрый на похвалу, поглаживая левый ус, что говорило неизвестно о чём и в тот же момент о чем-то важном, говаривал: «Жжж может, ой можжжет!» И только жена сверчка выказывала ворчанием своё неодобрение его занятием, но при этом изо дня в день, из года в год собирала мужа каждый вечер, так как сам он был настолько увлечён своими музыкальными фантазиями, что скорее всего отправился бы на выступление в пижаме, одном носке и с лохматыми усиками. Поворчав на прощание, по сложившейся традиции, проводив супруга, она с нетерпением и волнением ждала его с каждого концерта. «Это она от музыкальной неграмотности», – сам перед собой оправдывал супругу сверчок, ведь он её любил и на самом деле посвящал все свои прекрасные произведения ей одной.

На городской площади, по вечернему  обыкновению, собралась группа горожан, дабы обсудить происшествия дня, а если таковых не было, то те, которые могли бы произойти, но по странному стечению обстоятельств не произошли. Сегодня им было о чём поговорить, да что там, – это была новость месяца! «Это может быть знАком!» –  многозначительно подняв пухлый палец кверху, говорил завсегдатай вечернего сбора пекарь. «Да-да, ооочень странное происшествие», – вторила ему загадочным шёпотом жена кузнеца. А она-то, по всеобщему мнению собрания, знала толк в сверхъестественном. «Так я и говорю», – получая неимоверное удовольствие от того, что на него обращены все взоры, продолжал рассказывать писарь. Вид он имел тщедушный, роста был низкого, носил шляпу с широкими полями, сапоги с большими, хлюпающими при ходьбе, голенищами, втайне грезил приключениями, но, за неимением оных, жил тихой, спокойной, неинтересной жизнью. Только раз на него обратил внимание весь город: это было в тот день, когда он в дымящейся шляпе геройски выносил книги из горящей городской библиотеки. Правда, этот пожар он собственно и устроил, разжигая лампу, и по врождённой слаборукости (горожане называли это немного другим словом) разлив масло, но с того дня много времени прошло, а душа требовала приключений. «Так я и говорю, – сбиваясь и волнуясь рассказывал писарь, – ни с того ни с сего, упала!!!» Толпа заворожённо вздохнула, кольцо вокруг рассказчика сузилось. «Ведь когда такое бывало! Чтоб средь бела дня, ни с того ни с сего, – захлебываясь продолжал писарь, – упал бидон с молоком у молочника Грега?!» «Никогда», – снова заворожённо вздохнули горожане, ещё плотнее обступив рассказчика. «То-то же, – подытожил писарь, – это знак!!!»