Читать Эксгумация

Шрифт

Интервал

Danielle Girard

EXHUME

Сан-Франциско, Калифорния

Доктор Аннабель – или Анна – Шварцман работала полукруглой шовной иглой номер пять, какой обычно пользуются в ортопедической хирургии. Сжав вместе края Y-образного разреза, сделанного часом ранее, она начала зашивать грудь жертвы. Грудная клетка и туловище были сильно обожжены, от огня кожа сделалась хрупкой. Поскольку открытый гроб не предполагался, для закрытия разреза стандартный протокол предписывал использование скоб.

Шварцман предпочитала швы. Скобы были эффективны, но казались слишком грубыми. Швы накладывались медленнее, и она наслаждалась этими последними минутами работы с жертвой – что давало ей возможность полностью осознать смерть перед разговором со следователем.

И напряжение, и удовлетворение от работы судебно-медицинского эксперта заключались в том, что вы – последний голос жертвы. Именно Шварцман имела доступ к телу. Именно она определяла, наступила смерть по естественной причине или по какой-то иной. Это была напряженная, неторопливая работа, необходимая для того, чтобы изучить все части головоломки, которую требовалось собрать воедино, и на нее порой уходили многие часы.

На медицинском факультете многие ее однокурсники выбрали специальности, предполагавшие общение с живыми пациентами: гинекологию из-за радости рождения или педиатрию из любви к детям. Но и эти специальности также знали свои печали. Плод не всегда доживал до положенного срока. Дети заболевали и умирали.

Шварцман же общалась с пациентами самым интимным образом – проникая в их самые потаенные глубины, чтобы установить причину смерти. Многие сочли бы судебно-медицинскую экспертизу невозможным выбором. А для нее он был единственным. Люди выбирали медицину во имя героизма – лечения недугов, спасения жизней. В судебной медицине не было ничего героического. Лишь вопросы без ответов.

Верхний свет внезапно вырубился. Она помахала рукой, чтобы активировать датчик движения: после семи вечера свет автоматически выключался каждые десять минут. Прежде чем загореться, галогеновая лампа в углу сердито потрескивала – то вспыхивала, то гасла снова. В коридорах было темно, в комнате – тихо.

Некоторые судмедэксперты работали с громко включенной музыкой, но Шварцман предпочитала тишину – одна из причин, почему ей нравилось бывать в морге во внеурочные часы.

Она ехала домой после ужина с несколькими женщинами из полиции, когда позвонили из морга. Ее словно зарядили энергией, и она была готова к работе.

Шварцман поехала в морг не потому, что там ждала работа – работа ждала ее всегда. Что ей нравилось по-настоящему, так это пространство. Запах грейпфрутового лосьона, которым она пользовалась после мытья рук и перед тем, как надеть перчатки, уксусный запах чистых инструментов и стола.

Она всегда сначала чувствовала их запах – и лишь затем запах тела.

«Девичник» с коллегами из полиции дал ей возможность поговорить с инспектором отдела по расследованию убийств, Хейли Уайетт. Было интересно узнать ее за пределами мест преступлений, где они работали вместе. Шварцман удивилась самой себе, когда рассказала ей про Спенсера.