Как Василий-ленивый в лес ходил, род свой спасал.
Была на опушке старого леса деревенька. Не то чтобы большая, но люда было столько, что хоть ярмарки устраивай. И вот жили в той деревне старик со старухой. Хоть был их домик возле самого старого леса, да в достатке у них всего было: и поля их богатый урожай родили, и птица, и свиньи у них по двору бегали да гомонили, и даже три тучных коровы паслись на лугу у опушки леса. Живи да радуйся. И радовались старики. Радовались несмотря на то, что жил с ними внучок Василий. И уж такой он был ленивый, что все в деревни только головами качали да тихо вздыхали. Помощи от него старикам не было никакой. Всё лень ему было да неохота.
Но вот пришли времена лихие. Вдруг ополчилось на стариковье хозяйство зверьё лесное. Мыши полевые разорили амбар с запасами зерна. Птицы всю ягоду с кустов да деревьев сбили и на земле подавили. Зайцы огород весь вытоптали. Так что и травинки не осталось. Лисы птицу всю домашнюю передушили да с собой утащили. Волки овцам покоя не давали. Да что там овцам, из коров одна осталась. И ту на выпас не выгонишь, из хлева не вытащишь. Стоит, трясётся. Сама больше съедает, чем молока даёт. А зима-то близится. И как зиму перезимовать, если в погребе дыра пустоту прикрывает? И даже в лесу грибов не насобирать. Будто прячутся они от намётанного бабкина глаза. Вот и рыдали днями напролёт дед с бабкой, обнявшись. Хоть соль из слёз стариковских выпаривай, продавай и на то живи. Один Василий только по лугам гулял да под яблонями спал и из-за бед стариковских не переживал. Только посмеивается и радуется, что работы для него нет.
И вот когда смололи старики последнее зерно из последнего мешка и испекли каравай, пошли они на поклон к ведуну деревенскому. Может сжалится он над горемыками да разъяснит, чем прогневали они зверей лесных, что сжить со свету их род пытаются. (И Василий с ними увязался. Не дали дед с бабкой ему мякиша отщипнуть, ну так может ведун подношение попробует, да и с ними поделится. Тогда-то Василий мешкать не будет).
Приветливо встретил ведун стариков. Как бы стары они ни были, а ведун подревнее будет. Ещё не ковыляли они, друг дружку придерживая, а по полям, смеясь бегали, а у ведуна лицо морщинами уже украшено было. А вот на Василия хмуро посмотрел старец, но ничего не сказал. Стал рассказ дедов про их напасти слушать, бороду свою седую поглаживать. После того, как всё выслушал, пожурил стариков, что раньше к нему не пришли, мудрости его не спросили. Да и начал ворожить. В травах своих покопался. В печи своей поскрёб что-то. Из подполья своего неведомо что достал. Всё смешал, перетёр, побормотал и на улицу пошёл. Старики следом кинулись. Василий же помешкал. На каравай всеми забытый глянул, но не притронулся к нему. Даже он знал, что ведуна лучше не злить. А то превратит в гада какого. Или ещё хуже – заставит отрабатывать, за хозяйством его присматривать. Так что помялся Василий с ноги на ногу, да и прочь через сени побрёл.
Но во дворе ведун уже кончал творить своё волшебство. Бросал он в воздух порошок свой приготовленный, да слова бормотал тайные, что уже сотни лет ведуны одни и понимают. Подбрасывал да смотрел, как ветер разносит смесь им приготовленную. На восход бросил. На закат кинул. А что осталось – над собой развеял. Посмотрел хмуро вслед ветром уносимому пеплу, головой покачал, языком поцокал.