Читать Лявля
Мать крепко держала Ленку за руку на перроне, не вырвешься, и та поскуливала так, больше для проформы. Мамаша не спала целую ночь и прокурила всю их крошечную кухню. Спозаранку покидала в дерматиновый чемоданчик Ленкины пожитки и отперла вместе с ней на вокзал.
Верхняя полка плацкарта. Разбитая колымага – мать сторговалась с хмурым дядькой в кепке на двести – прыгала на всех кочках, Ленка насчитала сто двадцать три кочки, а потом ей стало скучно. И наконец – деревенская глухомань.
Около деревянного домика с резными наличниками мамашина решительность поубавилась, и мать несколько минут переминалась на пороге. Ленка успела за это время подергать толстого полосатого кота за хвост и получить когтистой лапой по руке, оторвать голову мохнатой гусенице и подбросить ее жирному воробью, заприметить зеленую муху, увязшую в кружевной паутине и почти освободить ее. Но тут дверь распахнулась сама.
– Что на пороге стоишь – беду в дом напустишь, – раздалось сухое карканье из темноты. – Заходи.
Ленка услышала глубокий материнский вздох, и они вошли в низкий дверной проем. В сумрачном коридоре она скинула промокшие в утренней росе кроссовки и направилась по коридору вслед за матерью:
– А ну, стой, – скрипучий голос нападал откуда-то слева. – Разуйся как следует!
Ленка таращилась в темноту, все же чин чинарем: на резиновом коврике демиксы ее валяются. А тапки ей никто и не предложил.
– Нельзя ботинки носами к выходу! Переверни!
Ленка повиновалась и потрусила за матерью. Та уже сидела в светлой комнатке за круглым столом с белоснежной скатертью и вытаскивала сигарету из пачки.
– Не курят здесь, али забыла? Что надо?
Бойкая мать непривычно мялась и напоминала ей саму себя, когда строгая завучиха Наф-нафыч (Никонова Анна Федоровна) отчитывала ее за сломанный стул. А она что, виновата разве? Кондрашова-Кондрашка назвала ее алкашкиной дочкой, пришлось вмазать как следует, чтоб не забывалась, а дура эта жирная на стул грохнулась – и все, хана стулу. Ленка повернулась к хозяйке и обомлела: настоящая Баба-яга из сказки. С косматой седой косой, с жирной бородавкой на щеке и в черном балахоне. И еще она была старая, ну, лет пятьдесят!
– Проведать тебя решили, Леночку тебе показать, гостинцы привезли вот…
Леночку? Девочка мигом насторожилась, намечался какой-то кипиш, то Ленка, зараза, тварь неблагодарная, а тут – Леночка. И какие гостинцы, чего мать несла? Это ее протертые колготки или недоеденный батончик «Марса» в поезде – гостинцы?
Старуха потянула носом воздух:
– Не юли, говори, что надо. С утра в доме мятой пахнет – к обману, примета верная.
Ленка втянула воздух, правда, травой воняло, но всяко лучше, чем последнего мамкиного хахаля цигарки – от тех так перло, аж глаза чесались.
– Пойдем на кухню, – и они вышли.
Вот теперь и оглядеться можно. В комнате было что-то такое, из старых мультиков. Железная кровать с кучей расшитых подушек и лоскутным одеялом. Ленка плюхнулась на нее, и пружины жалобно заскрипели. Вот бы посигать на ней, но старая услышит и точно отчешет, нельзя. Ковры – над кроватью с оленями и на полу с завитками. Допотопный шкаф с посудой и фигурками на стеклянных полках. Ленка хотела вытащить статуэтку сутулой собаки, но, покосившись на дверь, передумала. На бревенчатых стенах фотографии незнакомых людей с грозными лицами и сухие веники, повязанные цветастыми ленточками. Девочка отломала от одного былиночку, понюхала и пожевала – дрянь дрянью.